Ежедневные заботы

…Иду по бесконечной виа Номентано. Солнце бьет прямой наводкой. Иду в тени, как ножом, отрезанной от света. Сквозь зеленое плетение аллей видны пролетающие машины. На той стороне улицы громоздятся холмы, по ним карабкаются дома, вокруг бушует зеленое всех оттенков.

Вдали на небесно-голубой подкладке раскинулись евангельские пинии. Нерон… Есенин… Ян Стыка… Что написал еще этот художник? С детства мне запомнились его картины — иллюстрации к роману Генриха Сенкевича. Он, кажется, родился во Львове, но жил здесь, в Риме, это я знаю точно.

Рим великолепен. Он цел и невредим. Наверное, пожарные и в это сонное утро привычно тренируются для рекордного выезда по тревоге. Молодое лето сияет в дряхлых развалинах Колизея. Я иду завтракать к Каппони, депутату итальянского парламента.

Вчера на уличном митинге я издали наблюдал ритуальные обряды неофашистов. Они резко выбрасывали руки вперед и вверх — жест, хорошо отработанный еще при Муссолини, — приветствуя своего нового дуче — Альмиранте, человека с постным лицом Тартюфа и ядовитой усмешкой на тонких губах (я видел его в телевизионной передаче).

Трудно было разобрать на расстоянии выкрики его сторонников, оравших тогда на улице. Феличе Фроико, журналист из «Темпо», свидетельствует: «Фашистские молодчики без всякого стеснения провозглашают: «Бухенвальд и Дахау — этапы нашей цивилизации». Что ж, такое сатанинское самоизобличение есть смысл запомнить. Чадные костры этой «цивилизации» мы заливали на фронте не водой, а итальянцы гасили ее головешки Сопротивлением.

Старинный дом без лифта на виа деи Серпенти. Широкая мраморная лестница. Высокую черную дверь в ответ на звонок распахивает сама депутат в открытом платье-сарафанчике с белыми ромашками по синему полю, Карла Каппони ведет меня в небольшую гостиную. Я вижу на мелькнувших стенах проходной комнаты пятна броских плакатов. Среди них удается рассмотреть афишу «Оптимистической трагедии» в театре Бертольда Брехта.

И вот уже мы пьем кофе, но связного разговора не получается. Поминутно звонит телефон. Каппони кого-то одобряет, кому-то возражает, с кем-то спорит горячо и резко.

Я любуюсь ее милой улыбкой, прелестным сочетанием женственности и сильного характера, обозначенного не только твердостью взгляда, но и всей манерой вести себя уже с первой секунды знакомства — откровенностью, мгновенными переходами от шутки к серьезному, верой в свое умение объяснить, растолковать собеседнику все, что она считает нужным.

Ее лицо обрамлено несколько легкомысленной прической, и я понимаю, что эта женщина — кладезь неожиданностей. Ее знает весь Рим. Еще бы, бойцом Сопротивления юная Карла участвовала в тридцати шести операциях!

В сознании смутно промелькнуло какое-то название. Пытаясь его расшифровать, я вспомнил обрывок давнего сообщения о боевых действиях на улице оккупированного Рима. Кажется, кто-то в конце войны прилетел из Бари и рассказал в редакции… Или нет, скорее всего я читал об этом в каком-то иностранном журнале. И вдруг плавно и свободно выкатилось к губам это название: виа Разелла.

— Виа Разелла, — повторил я вслух. — Что вы знаете о ней?

— Я спряталась в подъезде, — говорит неожиданно Карла, комически используя в своем рассказе интонации светской дамы и наливая мне очередную чашечку кофе, — как раз напротив тележки с бомбой, возле которой стоял в одежде мусорщика Бентивенья, готовый в нужный момент поджечь шнур…

— Нет, — решительно прерываю я Карлу, — нет, так ничего не выйдет. Что произошло на виа Разелла? Когда? Кто такой Бентивенья? Может быть, вы унесете телефон?

Во время моей тирады Карла продолжала говорить, я понимаю, что пропустил несколько фраз, и теперь слышу:

— …все-таки уже на улице Куаттро Фонтанэ взрывная волна догнала меня, швырнула на землю. А эти эсэсовцы, они, наверное, решили, что началась бомбежка, взрывчаткой повредило карнизы верхних этажей.

Карла Каппони предлагает еще чашечку и убедительно аргументирует:

— Такого кофе вы еще не пили в Риме… Ну, хорошо, начнем с самого начала. Виа Разелла мы выбрали знаете почему? Эта тесная гористая улочка немноголюдна. Бомбу мы изготовили с помощью ученого-физика Джулио Кортини, потом он получил кафедру в Неаполе. Корпус бомбы сделали рабочие-газовщики. Шестнадцать наших товарищей стояли на постах по обычному маршруту движения колонны эсэсовцев — от улицы Фламинии до Кастро Преторио. Остальные ребята были в засадах на улице Боккаччо и, когда прогремел взрыв, стали забрасывать бегущих немцев самодельными гранатами.

— Нет, это еще не начало. Расскажите же все подробно.

И пока Карла осваивает мою настойчивость, я скажу о ней еще два слова. Она стала коммунисткой в 1943 году и сразу пошла в бой. Интеллигентка, пробила себе дорогу к твердой вере не умозрением, а действием. Ее убеждения — ее суть. А мать-природа закамуфлировала, прикрыла этого железного солдата партии оболочкой чарующей женщины, с неподражаемой грацией соединившей в себе простоту и лукавство, естественность и артистизм.

Она выходит из комнаты и тотчас же возвращается.