Ежегодный пир Погребального братства

Давид Мазон имел темные волосы, довольно высокий рост и темные глаза, которые приписывал воклюзским корням своей родни по отцовской линии, хотя департамент Воклюз знал совсем плохо. Его прибытие неизбежно вызывало в деревне пересуды и толки; все гадали, радоваться или обижаться внезапному интересу, который наука проявила к их краю. «Что мы, дикари какие?» — бурчал толстый Томас; Марсьяль, напротив, пришел в восторг: «Может, хоть теперь в Брюсселе задумаются!» — повторял он, хотя никто не улавливал ни малейшей связи между тем и другим, что, впрочем, было вполне естественно, настолько все, относящееся к столице Евросоюза (да и к столицам вообще), казалось им туманным и ненужным. Судя по отзывам Гари, опасаться Давида не стоило: а человека честнее и надежней Гари в деревне не было, — если он сказал, что парень правильный и вообще без понтов, — ну что ж, деревня согласилась. Значит, Давид — чужак из той категории пришлых, чье присутствие терпят без неприязни, вроде тех же англичан, которые в конце концов платят валютой и имеют кое-какие права на землю, ибо почти восемь веков назад в этих краях правил сам Ричард Львиное Сердце, о чем свидетельствуют многочисленные стенды, установленные советом департамента для удержания манны британской (дабы она не просыпалась дальше к югу), на которых значилось «Дорога английских королей». Английские короли сюда, конечно же, заглядывали, но в отличие от Джеймса и жены его Кейт исключительно с целью перековать лошадей, что и твердил супруге Джеймс, — ведь он-то сам, блин, не гребаный средневековый монарх, и умолял ее как можно скорее вернуться в Британию, где в каждом баре найдешь бильярд и с каждой пинтой эля — друзей. Кейт успокаивала, взывала к терпению и заверяла, что сантехник когда-нибудь придет, а кровельщик освободится, и тогда они уберут тазики с чердака и все наладится, будет им счастье; по сути, если не обращать внимания на маленькие заморочки, они и так счастливы, особенно после 17:00, когда наступало время джин-тоника, и, сидя на веранде в белых плетеных креслах, в молчании, каждый с книгой в руках, Джеймс и Кейт пунктуально вливали в себя первые два бокала из вечерней программы.

Когда днем им позвонил Давид Мазон и попросил о беседе, они как раз наслаждались первым лонг-дринком, ведя одну из любимых своих дискуссий о сравнительных достоинствах французского королевства и зеленого Альбиона, — спор этот, ясное дело, начинался с явного преимущества второго, затем Франция опасно вырывалась вперед за счет кулинарно-климатической контратаки Кейт, и наконец Джеймс в последнюю минуту сравнивал счет, используя запретные приемы и сомнительные аргументы типа глобального потепления, в результате которого виноград и финиковые пальмы-де можно будет выращивать хоть до шотландской границы. Когда зазвонил телефон, Кейт очень удивилась и в первый момент даже насторожилась: молодой человек отрекомендовался другом их крайне невоспитанного соседа Максимилиана, а это ничего хорошего не сулило. Но у молодого антрополога было по крайней мере одно достоинство — честность и очевидная прямота, и Кейт поддалась подкупающей искренности молодого ученого и согласилась принять его, что, естественно, вызвало гнев ее мужа, просто из принципа, хотя в глубине души он был скорее польщен: в кои-то веки Франция проявила к нему интерес» и не в плане содрать какой-нибудь загадочный местный налог! — вот это новость.