Ежевичная водка для разбитого сердца

Я села в изножье кровати, в бледном солнечном луче. Все было очень просто: я должна принять решение. Но я была словно парализована и растерянно озиралась, как будто могла найти какой-нибудь знак, примету, что-то, указывающее мне путь, наводящее хоть на крошечную мыслишку. Только коты спали, прижавшись друг к другу, и я грубо отпихнула их, потому что их мирный сон показался мне прямым оскорблением.

Ситуация, бесспорно, становилась смешной: я начала завидовать моим котам, им-то не приходилось решать проблему с возвращением бывшего. Я посмотрела на будильник, который показывал 5:22, и спросила себя, сколько еще смогу тешить себя иллюзией, будто справлюсь со своим страхом сама. Как мне хотелось быть сильной и самостоятельной! Разобраться в себе и спокойно принять решение без чьей-либо помощи! Я снова посмотрела на будильник: 5:24. Мне все же удалось продержаться три с лишним часа. Я тяжело вздохнула, уснувшие коты вздрогнули, и я сделала то, что хотела сделать все это время: отправилась к Катрин и Никола.

Я приоткрыла дверь квартиры как можно тише. Все, разумеется, еще спали. В гостиной царил симпатичный беспорядок, отчего мне, в моем состоянии, сразу захотелось снова здесь жить. Бедная дуреха, говорила я себе, кто сказал, что к тебе вернулись силы? Мне хотелось, чтобы меня опекали, наставляли, подбадривали, какую-то часть меня очень бы устроили наставления – что мне делать – от моих друзей.

Я стояла посреди комнаты, поглядывая то в коридор, то на дверь Никола, то на дверь Катрин. Что мне нужнее – цинизм или утешение? Правда-матка или дружеское плечо, на котором я могла бы побаюкать мое неприятие действительности? Я выбрала дверь Катрин: она, конечно, не преминет напомнить мне, что все это знала, зато потом – по крайней мере я на это надеялась – окружит заботой и сочувствием.

Я трижды тихонько постучала в дверь, не решаясь открыть, чтобы не обнаружить Эмилио в чем мать родила или, хуже того, на моей подруге, но в комнате было тихо. Я снова постучала, погромче, потом в третий раз, изо всех сил, отчего из комнаты донеслись шорохи – кто-то ворочался в постели. Раздался голос Катрин: «Ной, еще нет шести… иди разбуди отца!»

Я приоткрыла дверь, вызвав новую волну шорохов и жалобно-раздраженный стон: «Ной…» Только тут мне пришло в голову, что мои друзья не пережили, как я, сильнейший нервный шок и могут позволить себе отсыпаться после литров красного вина, выпитого в испанском клубе.

– Катрин, – прошептала я, – это я!

До меня донеслось растерянное «Жн-н?», и я наконец распахнула дверь настежь. Катрин сидела в постели, прижимая к груди простыню, один глаз у нее был закрыт, а другим она пыталась разглядеть меня с гримасой, от которой я тотчас прыснула. «Подруга? Что ты здесь делаешь? Который час?» Выпутавшись из простыни, она подняла валявшийся на полу будильник, чтобы убедиться, что еще только шесть утра. «Что с тобой?» Она терла глаз и, казалось, никак не могла выбраться из на редкость глубокого сна. Я подошла и села в изножье кровати.

– Кэт… Флориан вернулся.

– Жн-н?

– Флориан вернулся. Он ждал меня под дверью вчера, когда я пришла домой.

На короткую секунду мне показалось, что Катрин меня не слышит. Она замерла с приоткрытым ртом, а потом протянула:

– О боже мой…

– Да.

– О боже мой!

– Да.

– О БОЖЕ МОЙ!

– Ладно, Кэт, пора сменить пластинку.

– О бо… Я знала! Я точно знала! Вы трахались? Трахались, да? Точно, трахались.

– Нет! Нет. Не трахались.

– Правда? – недоверчиво спросила Катрин.

– Черт, Кат, этот человек разбил мне сердце… думаешь, я так сразу прыгну на него, только потому, что он оказал мне честь и вернулся?

– Умничка. Ты молодец…

Она была искренне впечатлена, и мне вдруг стало стыдно за мою жалкую ложь.

– Честно говоря, просто месячные…

– Что?

– Я бы, наверно, переспала с ним, если бы не… Мы целовались…

– Я так и знала! Я точно знала: что-нибудь произойдет! Жен, я знала, что ты влипла! У меня безошибочное чутье!

Я улыбнулась ей уголком рта. Она еще попричитала «о боже мой», потом как будто успокоилась.

– О’кей… о’кей… Короче, вы целовались, и потом…

– Потом не знаю, я подумала о Максиме, я… я очень испугалась, Кат.

– Ну и правильно сделала! Черт, что он себе думал, мать его? Что может разбить тебе сердце, а потом нарисуется такой весь из себя – и ты сразу побежишь к нему?

– Вообще-то, он думал именно так.

– Недоумок чертов.

– Да, но дело в том, что я тоже так думала, понимаешь? Все эти месяцы я представляла себе, как он возвращается, и в моих фантазиях бежала ему навстречу, понимаешь? Что я наделала?!

– Нет! Нет, спокойно… Самоуважение, подруга, самоуважение!

– Угу…

– Единственное, что можно было, – сказала Катрин, – это переспать с ним, но так, на скорую руку, а потом послать его на хер, чтобы он уполз, поджав хвост. Вот это было бы классно.

– Не уверена, Кат…

Она задумчиво покачала головой.

– Может быть. Все-таки… Короче, расскажи мне все. Все-все-все.