Ежевичная водка для разбитого сердца

Флориан постоял немного и сел рядом со мной – я чувствовала на себе его взгляд, но смотрела в какую-то точку на асфальте. Вправду ли он сказал: «Я хочу, чтобы ты вернулась»? – спрашивала я себя. Вправду ли искренне раскаивается? Я посидела так несколько секунд, показавшихся мне вечностью, – мне не хотелось ни двигаться, ни говорить, а хотелось, наверно, лечь прямо здесь, на этот твердый, такой осязаемый тротуар, и проснуться завтра в своей постели со странным чувством, какое бывает после сна, слишком похожего на явь.

– Женевьева, – тихо сказал рядом Флориан. Я повернулась и посмотрела на него. Его длинные ноги были согнуты, руки лежали на коленях, голова наклонена ко мне, и в его глазах мне открывалась его душа, его сердце – все то, что делало его единственным и неповторимым, тем, кого я знала, думалось мне, как свои пять пальцев, и кто бросил меня – в буквальном смысле слова, на землю.

– Ты поняла, что я сказал?

Нет, захотелось мне ответить, ты спросил меня, который час, и из-за этого я чуть не потеряла сознание. Я пристально посмотрела ему в глаза – наверно, я пыталась связаться с ним телепатически, что было бы гораздо проще. Помоги мне, молила я его. Скажи что-нибудь.

И – о чудо! – Флориан меня услышал. Он вздохнул и начал говорить. Он поведал мне, что последние две недели провел у себя дома один. Что когда я заехала, чтобы забрать последние остатки нашей совместной жизни, в нем все перевернулось.

– Ты укатила в такси, – сказал он мне, – и я понял: я люблю эту женщину. Это было… во всяком случае, это казалось так просто. Я стоял, как идиот, в дверях и смотрел в лицо этой очевидности, ее было не обойти, понимаешь? Это все, что я видел.

Я по-прежнему молчала. Я согнула ноги, подтянула их к груди и обхватила руками. Уткнувшись головой в колени, почти в позе эмбриона, я слушала. А он больше не смотрел на меня, глядя то на асфальт, то в небо, и все говорил, говорил. Верный себе, он долго думал, очень долго, прежде чем прийти ко мне. Он знал, что хочет мне сказать и как он это мне скажет. Эта скрупулезность на жизненном этапе, когда все разброд и раздрай, должна была бы меня разозлить, но он вдруг показался мне странно трогательным, с белокурыми прядями, падавшими на лоб, и с этим желанием ясности, прозрачности.

– Вот почему я не ответил на твой звонок, – продолжал он. – Я хотел… хотел знать, что тебе скажу. Я подумал, что дело, наверно, просто в том, что мы увиделись и я нашел тебя… такой красивой! – Он повернулся ко мне, видно, все еще удивляясь, что нашел меня «такой красивой». – И сильной. И полной… полной воли, и жажды жизни, и… – Он закончил фразу по-немецки.

– Ты потерял меня, Флориан. Я так и не научилась толком понимать немецкий, remember?[70]

Его улыбка показалась мне прекраснейшей на свете, и он сказал:

– Я снова увидел в тот день женщину, в которую когда-то влюбился. С некоторых пор ты была… какой-то вялой, или пассивной, или… у меня было такое впечатление, что ты погасла. А теперь, уж не знаю, что случилось, но тебя как будто снова зажгли.

Я провела руками по лицу. Значит, я все угадала правильно: Флориан оставил меня, потому что во мне было недостаточно драйва, а теперь, когда я вновь обрела его, благодаря окружающим и себе самой, сумев извлечь из моего горя что-то позитивное, он вернулся. Не отрывая рук от лица, я рассмеялась почти злобным смехом. Я только диву давалась, с какой скоростью мое смятение перешло в гнев, но это точно: я была вне себя.

– То есть, – сказала я, – ты пришел сюда, чтобы похвалить меня за хорошее поведение и за то, что я наконец-то доросла до тебя.

– Нет… Женевьева.

– Ты пришел оказать мне честь, позвав обратно.

Я чувствовала, как во мне поднимается колоссальная волна лукавства, и совершенно не собиралась ее сдерживать. Напротив, я подкармливала ее моей обидой, моим горем, моим гневом. Боже мой, подумалось мне, как это никто не заметил, до какой степени я еще обижена и зла? Как это я сама ничего не замечала?

– Ты что, не понимаешь, до чего это нагло и самонадеянно? Ты ждешь меня под дверью в час ночи, чтобы сообщить, что, коль скоро я снова верю в себя, я тебе опять интересна. Так вот что я тебе скажу, дорогой. Катись ты к черту.

Я поднялась. Я почти ликовала, и мне хотелось весь остаток ночи кричать ему «катись ты к черту».

– И кстати, да, меня снова зажгли. И не ты, чтоб ты знал. Другой человек.

Я тотчас пожалела о своих словах. Не из-за Флориана, который тоже встал и, казалось, готов был взорваться, но из-за Максима – он-то никак не заслуживал быть впутанным в эту историю и использованным в целях утоления моего желания ранить «бывшего». Острое чувство вины усилило мою злость на Флориана.

– Тебе непременно надо было дать мне понять, что ты вернулся, потому что я это заслужила, да? Ты ведь не придешь просто так и не скажешь: «Я совершил ошибку». Слабо это признать, а?

Я замолчала. Слов хватало, но кончилось дыхание: я пыхтела, как после интенсивной пробежки. Уперев руки в бока, я смотрела на Флориана с вызовом – мне даже смутно хотелось подраться.