Ежевичная водка для разбитого сердца

Ной убрал буквы и снова склонился над своей подставкой с сосредоточенным видом, я не удержалась от улыбки. Я так часто играла в скрэббл с Флорианом! Это было наше «стариковское времяпрепровождение», как мы любовно называли такие часы. Мы усаживались летом на балконе, зимой – перед маленьким этаноловым камином, открывали бутылку вина, или я готовила коктейли, и подолгу играли, спокойно и безмятежно, по крайней мере, мне так казалось… Как же от этих воспоминаний, которые я считала безмятежными, мне теперь больно! Они задним числом отравлены близостью конца, в котором уж точно не было ничего безмятежного. Я играла в скрэббл, попивая коктейли и твердо веря в счастье, которого не было. Как долго еще я не смогу вспоминать об этом, не чувствуя себя наивной дурой?

«Хорошо нам будет в богадельне, верно? – говорил Флориан. – Старичок, старушка и скрэббл». Когда он перестал упоминать о богадельне? Я этого не заметила. Но картины совместной старости, должно быть, исчезли задолго до конца нашего союза.

Я провела рукой по лицу, как будто этим простым движением могла смахнуть мысли, которые, надо полагать, засели во мне очень и очень надолго.

В тот раз, когда мы любили друг друга у камина в доме моего отца, пока тот катался на лыжах со своей женой и моей сестрой, я испытала такой силы оргазм, что совершенно сорвала спину, после чего пришлось всем объяснять, что я слишком сильно чихнула. Весь остаток рождественских каникул мы улыбались, как два идиота, всякий раз, когда мне случалось чихнуть («Осторожно, спина! – Ничего, обойдется…») и отпускали дурацкие шутки на тему: «Что-то мне очень хочется чихнуть…»

В тот раз, когда мы заблудились, направляясь в гости к одному из его братьев, переехавшему в какую-то деревню в баварской глуши, и забрели, надутые и недовольные, в маленький трактир, казалось, сошедший со страниц сказки или романа «плаща и шпаги». Мы сели за деревянный стол на улице и выпили несколько кувшинов холодного пива, глядя, как сгущаются сумерки над горами и долиной. Мы были вместе уже больше трех лет, но в тот вечер говорили так, будто только что узнали друг друга. Мы диву давались и смеялись до упаду – мы снова друг друга покорили.

В тот раз, когда мы читали газеты февральским утром в воскресенье, и, подняв голову, я вдруг увидела, что он смотрит на меня. Он улыбался, и его голубые глаза сияли теплым, обволакивающим светом. «Ты самая красивая женщина, которую я видел в жизни», – сказал он мне, после чего спокойно вернулся к чтению. Оттого, что мы были вместе уже четыре года, и оттого, что, если говорить объективно, я никогда не была самой красивой женщиной, которую он видел в жизни, мое сердце как будто растаяло в груди…

– Ты играешь во «в тот раз, когда»? – спросил меня Никола.

– Что?

– Ты витаешь в облаках и улыбаешься ностальгической полуулыбкой.

– Я…

– Не играй во «в тот раз, когда». Это вредно.

– Опасно для жизни, – подхватила Катрин.

– Что это за игра «в тот раз, когда»?» – спросил Ной.

Я взяла стакан с вином.

– Боже мой… я в самом деле так предсказуема, да?

– Просто мы тебя знаем, вот и все.

Я снова захлюпала носом:

– Ну да, но меня уже достало… Мне кажется, я вот уже десять дней играю в скверном фильме.

– Ну и отлично, играй – не жалуйся, – сказала Катрин. – Вот бы мне сыграть в фильме, хоть скверном.

Я чуть улыбнулась, благодарная ей за эту шутку, так удачно разрядившую атмосферу.

– Все верно… я кажусь себе такой… скучной. Такой банальной. Все это дерьмо так… банально. Это моя несчастная любовь, но… это так мелко, так предсказуемо. То, что я делаю – горюю, страдаю, самобичуюсь, пью, как все бедолаги, которых бросили.

– Никто не просит тебя быть оригинальной, Жен.

– Да, я знаю.

Я не стала упрямиться. Даже недостаток оригинальности моего горя страдал недостатком оригинальности.

– Играй же, – поторопил меня Никола. Я сложила «visières»[22], зацепившись за S Ноя, который в конце концов выставил «saga» (сага – откуда он знает такие слова?)

– Пятнадцать плюс пятьдесят – шестьдесят пять, – подсчитала я. – Мелочовка.

– Ладно тебе, – замахала руками Катрин. – Давай-ка без ложной скромности, а?

– Имею право, у меня несчастная любовь.

Катрин открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг передумала.

– Имеешь – до конца недели, – сказала она. – Потом – финита, ясно?

– Оки…

Она обняла меня за шею и звонко поцеловала. Я еще не знала, как выразить им свои чувства, потому что была не с силах произнести хоть одну вокабулу с позитивной коннотацией, но моя признательность не имела границ. Я знала, что и они это знали, и что ни Катрин, ни Никола не ожидали, что я не сегодня-завтра рассыплюсь в благодарностях. Меня захлестнула любовь к ним и к Ною, который уверял, что ему нисколько не мешает мое присутствие, и складывал такие слова, как «сага».

Это была первая положительная эмоция за десять дней.