Ежевичная водка для разбитого сердца

Я опустила глаза на странички, которые мялись в моих пальцах, и на смайлик Максима в конце. Это он, сказала я себе. Все это время был он. И я засмеялась. Я смеялась, перечитывая комментарии Максима с его характерным изгибом буквы «а» и явно чрезмерным количеством «х» вместо поцелуев. Я смеялась, потому что мне понадобились эти несколько слов, написанных ручкой на старом тексте, чтобы понять очевидное, которого я не сумела увидеть, которого видеть не хотела, несмотря на тысячи признаков, исподволь проявившихся в течение последних недель. Максиму понравился мой текст – по крайней мере, понравился больше, чем Флориану, – и я была этим тронута, но еще больше я была потрясена тем, что его комментарии адресовались мне, именно мне, той Женевьеве Крейган, которую я начала (наконец-то!) узнавать и которую Флориан не знал. Я вспомнила недели, проведенные с Максимом, его улыбающееся лицо, его слишком пристальные взгляды в кафе Гаспара, на блошином рынке, за кружкой пива в приглушенном свете бара Нико. Он видел меня, сказала я себе. Он видел меня все это время.

А я – мне было хорошо, я расцветала под этим добрым и чистым взглядом, но была так поглощена своей жалкой персоной, что не смогла увидеть того, что было перед глазами. Максима – с его непринужденностью и естественностью, с его чувством юмора, доставлявшим мне откровенное удовольствие, потому что я находила его большим умницей. Максима – который действовал мне на нервы, будучи так хорошо приспособленным к жизни, в то время как я с трудом с ней справлялась. Максима – с которым я так по-хамски обошлась в нашу последнюю встречу.

Я села, в последний раз выдохнув: «Ох, твою мать», взяла телефон и начала машинально набирать номер Катрин. Но, подумав, остановилась. Я посмотрела на кота, привычно дремавшего в кресле у окна, и сказала: «Мамочка способна справиться сама, как большая, правда? Раз в кои-то веки?» Ти-Мусс приоткрыл один глаз и почесал лапкой мордочку. «И все? – спросила я. – Больше ты мне ничего не скажешь?» Едва уловимое движение ушка подтвердило мне, что наш разговор окончен и, да, мне придется справляться самой, даже мой милый котик мне не поможет.

Это было правильно, и даже, говорила я себе, это было главное. Все последние месяцы я опиралась на моих друзей, а последние годы во многом зависела от Флориана. Еще вчера, когда я повторяла себе, как мантру, что у нас все прекрасно, что я счастлива, как никогда, и нашла свое место в жизни, основой моей уверенности был Флориан, его лицо, его тепло, его отношение ко мне, когда мы были вдвоем. А мои сомнения и тревоги подпитывались сомнениями Катрин и Никола.

Нет, в самом деле, пора мне думать самостоятельно, действовать самостоятельно и слушать свое сердце без чьей-либо помощи. От этой мысли, хоть и, прямо скажем, банальной, у меня закружилась голова, и я снова чуть было не заговорила с котом. Я так привыкла ждать советов от окружающих и руководствоваться их мнением, что оказалась в тридцать два года почти ущербной или как минимум очень и очень несамостоятельной. Нормально ли это?! Мне снова захотелось кому-нибудь позвонить, спросить чужого мнения, чтобы, исходя из него, сформировать свое.

Я все еще держала в руках текст с комментариями Максима – я и тут спросила чужого мнения, и тут хотела знать, что об этом думают окружающие. Но не для того, чтобы составить суждение, которого я не имела: мне нравился мой текст, пусть я не находила его гениальным или достойным немедленной публикации, но я знала, что это было именно то, что я хотела сделать. Как знала, наконец – без тени сомнения, что именно с Максимом я хочу быть, только с ним – на долгие годы.

Максим. Как он мог влюбиться в меня? Я вспоминала себя в предыдущие месяцы, тряпку, мало похожую на человека, всецело сосредоточенную на себе, поглощенную созерцанием своего пупка, – чем могла я покорить кого бы то ни было, тем более такого умного и чуткого человека, как Максим?! У сердца свои резоны, я, как никто, это знала, но я находила в себе так мало привлекательного после ухода Флориана (и даже, сообразила я, задолго до него), что у меня до сих пор не укладывалось в голове, как кто-то мог разглядеть сквозь мой эгоцентризм раненого животного хоть что-то похожее на женщину, достойную любви!..