Ежевичная водка для разбитого сердца

Мы как раз прикидывали, что будем делать с небольшим состоянием, которое Катрин станет ежегодно посылать нам из Голливуда в знак любви и благодарности, когда вошли в квартиру, где Ной готовился лечь спать. Он пулей подлетел к отцу, кинулся ему на шею, а мне сказал: «А ты прячешься в почтовых ящиках!», отчего Никола чуть не умер со смеху.

– Это кто ему рассказал? – спросила я мужчин, которые смотрели на меня с невинным видом.

– Ты прячешься в почтовых ящиках, потому что боишься, что Максим в тебя влюбился, – со смехом уточнил Ной.

– Я не пряталась в почтовых ящиках, – возразила я, собрав остатки достоинства. Ной, которому на остатки моего достоинства явно было наплевать, пожал плечами и сказал: «По-моему, ты действительно все усложняешь на пустом месте».

Было что-то унизительное в том, чтобы услышать правду о себе от мальчишки восьми с половиной лет от роду. Будь это хотя бы взрослый человек, я могла бы протестовать, спорить, защищаться, призвав на помощь всю логику и все лукавство, на какие была способна, но что я могла против обезоруживающего простодушия ребенка? Ной с высоты своих восьми лет понял то, что многие мужчины (да и женщины тоже) не могут понять всю жизнь.

Я все усложняла на пустом месте или почти пустом, и тот факт, что я далеко не единственная так делаю, меня не утешал. Я легла спать, думая о Максиме, которому посчастливилось ничего не усложнять, и почувствовала себя полной дурой, что вот так сбежала от него, не умея вести себя просто.

«Зачем просто, когда можно сложно?» – часто говорил мой отец, насмехаясь над матерью, Жозианой или двумя своими дочерьми. Я всегда ругалась с ним, напоминая, что очень многие мужчины тоже склонны усложнять, и называла папу женоненавистником. Он смеялся, отмахиваясь от моих возражений: «Может, я и женоненавистник, но я хоть ничего не усложняю», – гордо говорил он тем же тоном, каким заявлял: «Дела «культурные» я оставляю бабам». Того факта, что он путал простоту с глупостью, отец совершенно не осознавал, и это заставляло меня задаться вопросом: не путаю ли я сложность с умом, что было ничуть не лучше.

Я рассеянно играла с Ти-Гусом, который лежал рядом со мной на одеяле, задрав все четыре лапки, и пытался ухватить зубами мои пальцы, когда запищал мой телефон, уведомляя, что пришло сообщение. Это был Флориан, всего несколько строчек. Его фирма получила заказ на реставрацию старого здания в новом «модном» районе. Он слышал, что я ищу квартиру, и желал мне успеха. Еще несколько осторожных слов о весне и в конце: «Надеюсь, что у тебя все хорошо», искреннее и без околичностей.

Я положила телефон на стул, служивший мне ночным столиком, и подождала немного. Я отвечу ему дня через два-три, говорила я себе. Напишу о квартире и о весне, поздравлю с новым контрактом. Сохраню невозмутимость и дистанцию. Я собралась уже погасить свет, как вдруг мне подумалось, что такие расчеты далеки от «простоты». Я взяла телефон и набрала: «Мои поздравления. Ты заслужил этот контракт. А тебе не кажется, что я все усложняю на пустом месте?»

Две минуты спустя от Флориана пришло короткое сообщение: «Who isn’t?»[58] Я ответила сразу же. Мы послали друг другу еще два десятка сообщений, спонтанных и искренних, закончившихся двумя пожеланиями «Спокойной ночи» и еще одним улыбающимся смайликом от него. Засыпала я с удивительно легким сердцем: я просто написала то, что хотела написать. А из Ноя может вырасти хороший психолог, успела я подумать, и провалилась в глубокий крепкий сон.

Назавтра я проснулась бодрая и полная сил, готовая к двум событиям, казавшимся мне знаковыми в моей новой жизни, в которой я буду решать все сама и стану себе хозяйкой: мне предстояло встретиться сначала с издателем моих «биографий» и поделиться с ним желанием написать что-то оригинальное, а затем зайти к идеальной паре, чтобы подписать договор на аренду.

Встретиться с издателем меня уговорил Максим, сказав, что это ни к чему не обязывает, зато может дать необходимый толчок. Он проявил большую деликатность, употребив слово «толчок», потому что не хуже меня знал, что единственное, что может сдвинуть меня с места после многих лет профессиональной инертности – это мощный пинок под зад. Я отбивалась, упиралась, приводила всевозможные оправдания одно другого безосновательнее, что Максим мне тут же с легкостью доказывал.

– Почему ты меня уговариваешь? – спросила я его.

– Потому что уверен, что в глубине души ты сама хочешь, чтобы тебе дали толчок.

– Ты хочешь сказать: хороший пинок под зад?

Он улыбнулся:

– Я уговариваю тебя из чисто эгоистических соображений, потому что мне любопытно посмотреть, что из этого получится.