Ежевичная водка для разбитого сердца

Она печально покачала головой. Я прекрасно помнила те вечера и свои тогдашние терзания. На вечеринку я всегда в конце концов шла и, как правило, получала удовольствие, но, танцуя или накачиваясь скверным пивом в компании подруг, я думала о тишине моей комнаты, о недочитанных книгах и вдруг ощущала укол в сердце, до сих пор свежий в моей памяти.

– Угу, – вздохнула я. – Короче, я не вчера начала все усложнять…

Мать улыбнулась:

– Слишком простые люди неинтересны.

– Да, но я не хочу усложнять на пустом месте, понимаешь? Не хочу усложнять просто ради сложности.

Мать подумала немного и кивнула.

– Я понимаю.

– Знаешь, что мне надо сделать? – вдруг сказала я.

– Что тебе надо сделать?

– Квартира освободится только через две недели. Почему бы мне не провести это время в папином шале? Совсем одной?

Перед глазами встала новая картина: вот я, чиста и безмятежна, часами смотрю, как тает лед на озере, медитирую (никогда в жизни я не медитировала ни одной секунды), конструктивно размышляю о будущем и, вдали от всех соблазнов, познаю себя. Я буду как Элизабет Гилберт, только без вегетарианства. Я прекрасно понимала, что такое внезапное и непродуманное решение – как раз для любительниц усложнять на пустом месте, но что я теряла? В худшем случае вернусь, поджав хвост, на диван к Катрин и Никола.

Мой телефон тихонько завибрировал. Пришло сообщение от Максима, который спрашивал, как прошла встреча. Открылись и те, что написал мне вчера Флориан, и смайлик, так волновавший меня. Я подумала об оригинальных текстах, которых никогда не писала и по причинам, так мне до конца и не понятным, хотела писать, о певучем голоске Ноя, говорившем мне, что я усложняю на пустом месте, о четырех женщинах из пьесы Катрин, которые ждали мужчину.

– Мне это пойдет на пользу, – сказала я матери. – И потом, если мне понадобится совет, как не киснуть в одиночестве, я ведь всегда могу тебе позвонить, правда?

Мать засмеялась:

– Обязательно. И две недели – это так немного. Не заметишь, как пролетят.

Она щелкнула пальцами – и мое решение было принято. Две недели одиночества, говорила я себе. Ерунда.

Глава 12

Назавтра я за рулем маленькой машины Никола весело катила среди раскисших полей, под безоблачным небом, к «шале» моего отца. Тот факт, что его «шале» общего с шале имело только стены из фальшивых бревен «под канадскую хижину» да декор, тщательно продуманный Жозианой, нас никогда не смущал: мы живем в Квебеке, и загородный дом у нас называется «шале», будь он хоть дворцом.

У нас было настоящее шале, когда я была совсем маленькой, на острове посреди реки – настоящий деревянный домик «с безэлектричеством», как я гордо говорила подругам, о котором у меня сохранились самые романтичные воспоминания. Я плакала, обижалась и дулась, когда отец решил продать эту «развалюху» и купить прекрасный участок у озера, где он построил гибрид швейцарского шале с бревенчатой хижиной, к которому я сейчас направлялась.

Я предпочла бы для своего одинокого паломничества ту старую избушку «с безэлектричеством». Для поисков себя в лесах больше подходит простой деревенский дом, чем этот – оборудованный по последнему слову техники и ландшафтного дизайна, с плазменным экраном двенадцатиметровой ширины, дававшим доступ к половине телеканалов мира. Но, как сказала я Никола, который посмеивался и с сомнением качал головой, будем обходиться подручными средствами.

Мои друзья, разумеется, приняли мой проект без энтузиазма и почтения, которых он, на мой взгляд, заслуживал. Никола и Катрин ждали меня вчера с бутылкой шампанского, чтобы отпраздновать подписание контракта на аренду, и первым делом спросили, не хочу ли я лучше «горячего чаю» или отвар, чтобы окончательно войти в образ.

– Потому что ты ведь понимаешь, что это образ, а? – спросил Никола.

– Отстаньте, – ответила я тоном обиженного ребенка, которым в последнее время явно злоупотребляла.

– Жен… уединение – это не твое… это практикует Катрин. И мы ее не одобряем, когда она это делает.

– Эй, я тебя слышу, я рядом! – возмутилась Катрин и предложила поехать со мной – она вовсе не считала, что это противоречит понятию «уединения». Она, конечно, немного ревновала к моему замыслу: он предполагал поиск себя, самоанализ, короче, это была конкретная попытка самосовершенствования. Никола был прав: я вторглась на территорию моей подруги.

– Ты проведешь две недели совсем одна? – спросил Никола, и в его тоне ясно слышалось, что он не только ни чуточки мне не верит, но и находит это крайне забавным.

– Ты мог бы хоть иногда принимать меня всерьез, – буркнула я, и он ответил улыбкой, которую я нашла бы очаровательной в других обстоятельствах и которая недвусмысленно говорила: «Ты знаешь, что тебя совершенно невозможно принимать всерьез, но знаешь и то, что я тебя все равно люблю».

Катрин, которая не могла не поддержать такое начинание, заставила его замолчать и потребовала, чтобы мы сели с листком бумаги и карандашом и составили подробный план моего уединения.

– Я буду просто… читать, писать и размышлять, – сказала я.