Ежов. Биография

«В связи с возникшей необходимостью оборудовать до 1 января 1939 года особо изолированную тюрьму специального назначения при ГУГБ НКВД СССР, — писал Берия, — нами намечено использование для этой цели территории и зданий бывшего Сухановского монастыря (вблизи станции Расторгуево Московско-Донбасской железной дороги), переустройство которых под тюрьму может быть произведено в месячный срок»^{471}.

Свое название закрытый в 1931 году Сухановский монастырь получил из-за близости бывшего имения князей Волконских — Суханово. С 1935 г. там размещался дом отдыха Архитектурного фонда СССР, а территория монастыря использовалась для нужд его подсобного животноводческого хозяйства.

29 ноября 1938 года заместитель председателя Совнаркома СССР Н. А. Булганин дал указание в трехдневный срок передать в распоряжение НКВД постройки бывшего монастыря, а также стометровую зону вокруг него (об этом Берия также просил в приложении к своему письму). В начале 1939 года работы по переоборудованию были завершены, и самая таинственная из советских тюрем — Сухановская вступила в строй действующих.

В Сухановку попадали не только высокопоставленные функционеры, которых хотели оградить от контактов с другими заключенными. Оказывались здесь и арестанты гораздо более низкого ранга, чьи показания в силу тех или иных причин представляли интерес для руководства НКВД. Повышенные меры изоляции — в крошечных камерах могло находиться не более двух человек (один из которых очень часто оказывался осведомителем НКВД), отсутствие каких бы то ни было правил внутреннего распорядка, имевшихся в любой другой тюрьме, назойливый надзор (дверной глазок открывался чуть ли не ежеминутно), отсутствие прогулок, ну и, само собой, широкое применение методов физического воздействия — все это должно было быстрее подталкивать заключенного к мысли о необходимости активного сотрудничества со следствием.

Вот в такую тюрьму и был после своего ареста 10 апреля 1939 года доставлен Ежов. К этому времени о нем и его деятельности на посту наркома внутренних дел было собрано уже довольно много самых разных сведений. Первые из них, еще до ухода Ежова из НКВД, были получены от бывшего руководителя Отдела охраны ГУГБ НКВД И. Я. Дагина, арестованного в начале ноября 1938 г. После десятидневного пребывания под следствием, которое уже полностью находилось в руках Берии, Дагин 15 ноября 1938 года написал признательные показания, в которых уделил много места Ежову и разным неприглядным сторонам его деятельности на посту наркома внутренних дел. Речь шла о пьянстве Ежова в свободное и рабочее время, которое в случае необходимости выдавалось им за болезнь; об утаивании от ЦК ВКП(б), то есть от Сталина, сведений компрометирующего характера, касающихся руководящих работников НКВД, и об уничтожении накануне прихода Берии некоторых из этих материалов, в том числе по группе «заговорщиков» из Управления коменданта Кремля (Брюханов и др.); о безответственности при проведении массовых операций; о сокрытии от руководства страны сведений о перегибах и извращениях в ходе этих операций; о бесконтрольности при вынесении приговоров по делам, представленным на утверждение «троек» и «двоек»^{472}.

Дальнейшее развитие все эти темы получили в показаниях бывшего начальника Секретариата НКВД СССР И. И. Шапиро, который на допросе 29 ноября 1938 года особенно подробно остановился на неправильном (в политическом смысле) подборе кадров при Ежове и извращениях в ходе проведения массовых операций.

В течение двух последующих месяцев ничего существенно нового или важного к этим показаниям добавлено не было. Не было и попыток дать им какое-то иное толкование. Однако в середине января 1939 года ситуация начинает меняться, и действительные факты служебных упущений и злоупотреблений Ежова следствие начинает уже интерпретировать как проявление с его стороны контрреволюционного умысла. Начало этому было положено показаниями секретаря Ежова С. А. Рыжовой. В ходе допроса 14 января 1939 года ее вынудили подписаться под признаниями в том, что, начиная с 1931 года, она являлась участницей контрреволюционной заговорщицкой организации, в которую была вовлечена своим бывшим начальником. Правда, никаких подробностей о деятельности этой организации Рыжова привести не смогла, и все ограничилось утверждением, что наиболее важным направлением враждебной деятельности Ежова была расстановка им контрреволюционных кадров на руководящих партийных и государственных постах^{473}.