Ежов. История «железного» сталинского наркома

Таким образом, по границам Дальневосточного края в непосредственном тылу Красной Армии была подготовлена активная и наиболее озлобленная контрреволюционная сила, которую мы думали использовать самым широким образом в случае осложнения или войны с японцами.

— Люшкова вы туда специально направили? Какие ему были поставлены задания?

— В начале 1937 года мы посовещались с Фриновским и решили, что на Дальнем Востоке нам обязательно нужно иметь своего человека, через которого мы бы поддерживали связь с японской разведкой. Он в случае нападения японцев должен был выпустить из лагерей контрреволюционеров, захватить с их помощью склады оружия и боеприпасов, а потом возглавить в тылу Красной Армии террористически-диверсионную работу, оказывая поддержку интервентам. Мы подумали и выбрали для этих целей Люшкова, которого я завербовал в нашу организацию еще в 1936 году. Тогда я и перевел его из Азово-Черноморского края и сделал его начальником НКВД по Дальневосточному краю.

— В каких районах вы еще создали такие же шпионско-диверсионные центры?

— Мы это делали еще и на западных границах СССР. Значительная часть заключенных-контрреволюционеров была сосредоточена на Украине, в Белоруссии, в Ленинградской области и в Карельской АССР.

— За Ленинградскую область и Карелию у вас, конечно, отвечал Литвин?

— Да. Я направил его туда специально в начале тридцать восьмого вместо Заковского, которому не мог полностью доверять.

— А на Украине?

— Там все задания, включая связь с польской и немецкой разведками, выполнял Успенский. Для этого я сделал его наркомом внутренних дел Украины.

— Когда он был вами завербован?

— В начале 1937 года. Он приехал в Москву из Новосибирска перед назначением на должность начальника УНКВД по Оренбургской области. Я знал, что Успенский настроен антисоветски, антипартийно, и поэтому он сразу согласился работать в нашей организации.

— В Белоруссии у вас всем заправлял Борис Берман? Вам было известно, что он давний немецкий агент?

— Да. Артнау сообщил мне, что Берман работает на немецкую разведку, как только я стал наркомвнуделом. Его завербовали в начале тридцатых годов, когда он был резидентом в Германии. Я сразу же установил с ним шпионскую связь, тогда он был заместителем начальника ИНО. В тридцать седьмом я специально направил его от нашей организации в Белоруссию, сделал наркомвнуделом. Там он встречался с немецкими разведчиками, получая задания и инструкции.

— Значит, ваша разветвленная шпионская организация в случае нападения на СССР Японии и Германии могла захватить власть не только в Москве, но и в пограничных районах, открывая дорогу интервентам. Я правильно понял это из ваших показаний?

— Да. Именно это мы и замышляли. Отрицать такие вещи бесполезно.

— Расскажите, велась ли вашими сообщниками контрреволюционная работа в лагерях по созданию там базы для вредительства и антисоветской деятельности?

— В лагерях настолько была плохо поставлена работа так называемых третьих отделов и так плохо охранялись лагеря, что заключенные имели возможность создавать свои контрреволюционные группы в лагерях и сноситься с волей. Такого ряда фактов было немало. Охрана лагерей была крайне немногочисленна, подбиралась из ненадежных людей, материальное положение бойцов и начальствующего состава было очень плохое и, наконец, в качестве охраняющих во многих случаях использовались сами же заключенные. В результате так поставленной охраны было распространено массовое бегство из лагерей. С этим боролись плохо и делали это сознательно в расчете на то, что беглые из лагерей заключенные будут продолжать свою контрреволюционную деятельность и станут рассадником распространения всякого рода антисоветской агитации и слухов…

В этот момент на столе Родоса зазвонил телефон. Следователь снял трубку. Видимо, звонило руководство, поскольку он сразу сделался внимательным и сосредоточенным. Выслушав какие-то указания, он четко отрапортовал:

— Выезжаю немедленно, к четырем обязательно буду.

Потом, положив трубку, вызвал конвой и сказал Ежову:

— Допрос продолжим завтра, а вы вспоминайте, какую конкретно вредительскую работу проводили со своими сообщниками на хозяйственных объектах НКВД.

3 августа 1939 года

Ежов хорошо подготовился к этому допросу, и Родосу почти не приходилось задавать вопросов, он только старательно записывал его показания.