Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку

«Позже в Нью-Йорке мы отомстили, поселившись со Слизи в апартаментах Мадонны, с которой были знакомы, – продолжает Бэланс. – Я встречался с ее лучшим другом Мартином Бёргойном, который умер очень молодым от СПИДа. Мы тусовались с ним в Лондоне, а жил он в Нью-Йорке. Самой Мадонны не было, и мы занимались сексом втроем в ее постели. Я даже пользовался ее зубной щеткой». Первый сингл Zos Kia, одну из версий «Rape», продюсировал Пи-Орридж, но после разрыва Бэланс не пришел на запись. Когда закончился тур Psychic TV 1983 года с концертами в Манчестере, Исландии, Америке и Берлине, Слизи и Бэланс наконец решили покинуть группу. «Дженезис нас просто бесил, – вспоминает Бэланс. – Он считал себя на две головы выше нас. Купался в лучах славы, хотя большую часть работы делали мы. У Дженезиса всегда было фантастическое умение продвигать себя. Не знаю уж, откуда это взялось. Так или иначе, мы решили, что нам дальше не по пути. Помню, как я позвонил ему сказать о нашем уходе. Слизи не мог или не хотел этого делать, так что пришлось мне». Истины ради следует отметить, что, по словам Пи-Орриджа, в ту берлинскую поездку первую ночь он провел в сквоте, но потом действительно переехал к Хаке, поскольку у Кристианы «были тяжелые времена и она отчаянно нуждалась в компании и поддержке». «Это не имело никакого отношения к тому, что я не хотел спать в общей комнате, – утверждает он. – Думаете, мне есть какое-то дело до уединения? Меня волновала только верность дружбе». После разрыва Бэланс разошелся и с Zos Kia, поскольку Гослинг оставался членом Psychic TV, что фактически было преградой для их общения. Zos Kia выпустили еще несколько пластинок на Temple, пока Гослинг не завязал с проектом ради танцевальной музыки, занявшись ремиксами на Мадонну и Бетти Бу и сотрудничеством с такими музыкантами, как Голди, Питер Гэбриел и Уильям Орбит. Гослинг поддерживал контакты с Coil, а Слизи даже появился на его альбоме 2000 года Relax With Mekon, который он выпустил под именем Mekon на брайтонском лейбле Wall Of Sound.

В 1984 году Стэплтон все еще работал в граверной мастерской на Поланд-стрит, проводя большую часть вечеров, а иногда и все выходные, в студии. Он уже начал работать над The Sylvie and Babs Hi-Fi Companion и имел привычку рыться в отделах уцененных пластинок в поисках экзотических записей 1950-х годов, которые могли бы пригодиться. Гэри Левермор вспоминает, как Стэплтон познакомил его в их любимом пабе «Джон Сноу» с двумя девушками, «в честь» которых создал Sylvie and Babs. Он также вспоминает, как Стэплтон остервенело разыскивал запись King Of The Road Роджера Миллера, чтобы включить ее в альбом.

Роджерсон услышала Sylvie and Babs, потому что пластинку беспрестанно крутили в Produktion. Когда ее приятель обмолвился, что собирается занести Стэплтону на работу немного гашиша, Роджерсон напросилась с ним, желая познакомиться со стоявшим за Nurse маньяком. Мастерская была уже закрыта, но Стэплтон задержался допоздна, работая над обложкой Sylvie and Babs. «Оксфорд-стрит всегда казалась мне невыносимой, слишком людно и шумно, – говорит Роджерсон. – Поланд-стрит с ней очень сильно контрастировала, когда мы туда пришли и увидели Стива, спокойно работающего вдали от этой кутерьмы, где все зациклены на своем имидже. Мы взглянули друг на друга – и будто зажглись лампочки. Так бывает, когда встречаешь человека, который тебе обязательно понравится, хотя ты даже не знаешь почему. В комнате просто становится светлее. Словно в фильме „Голова-ластик“».

На следующий день Стэплтон позвонил Тибету и рассказал об удивительной девушке в ярко-рыжем парике и облегающем резиновом платье, которая заявилась к нему на работу и представилась как Кристал. «Я сказал, что она из Fistfuck, и Тибет чуть не поперхнулся», – вспоминает он. «Когда мы после этого встретились с Тибетом, он заявил, что я украла его лучшего друга, – говорит Роджерсон. – Дэвид сказал, что, будь он девушкой, у меня не было бы шансов. Я знала его очень давно, он всегда производил впечатление несчастного человека, хоть и с прекрасным чувством юмора. Позже я увидела, что он бывает хитрым и переменчивым, разыгрывая людей. Сейчас он гораздо сложнее. Теперь я его действительно люблю. Встречая человека, я сразу вижу, испытывает ли он боль, поскольку практически все мое творчество так или иначе связано с болью. Он говорил о Кроули и всем таком, но дело было не в этом. С ним происходило что-то еще, нечто непостижимое. Он был очень темным, этакий Леонард Коэн нашей сцены».