Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

нахожу их настолько скучными, что удаляюсь обыкновенно в другую комнату,

когда заходит речь о банках. В этот же вечер я очень была огорчена тем, что один

наш знакомый офицер (превосходно читающий за Вронского в "Анне

Карениной") испортил своим слишком громким, мерным, военным голосом ваш

рассказ "Столетняя" {4}, и он не произвел должного впечатления. Я никак не

могла простить себе, что не читала сама, а поручила ему читать, думая, не прочтет

ли он лучше меня; между тем, когда читала я ("Мальчик на елке у Христа" {5} и

"Мужик Марей" {6}), многие не могли слушать без слез, а этот рассказ нашли

гораздо слабее, тогда как, по-моему, он очень тепел и симпатичен. Позвольте

разъяснить вам, что значит "читал за Вронского". Видите ли: на наших

литературных вечерах читается также каждый раз по получении "Анна Каренина"

и читается так: я читаю главы, в которых говорится об Анне Карениной, дядя мой

(превосходный чтец) - о Левине и Облонском, этот офицер - о Вронском, и одна

барышня - о Кити. Чтение выходит чрезвычайно оживленное. Каждый из нас

приготовляется к этому чтению; я так обыкновенно знаю наизусть свои главы.

Как мне интересно было бы знать, какого вы мнения об этом романе, но

не смею спрашивать, так как отвечать на этот вопрос коротко невозможно.

Остается надеяться, не скажете ли вы чего-нибудь об этом в вашем "Дневнике".

Роман этот настолько всех занимает, что вам следовало бы высказаться на его

счет, тем более что, читая "разборы" его, так и хочется сказать: "но как же

критика хавроньей не назвать" {7}. Как странно, что в наш век скептицизма, анализа и разрушения нет ни одного порядочного критика, это просто какая-то

насмешка судьбы! Не одна критика, впрочем, богата "хавроньями", ими богато и

общество: "почему, видите ли, Толстой не описывает студентов, не описывает

196

народ?!" Точно можно художнику, подлаживаясь под ходячие требования, писать

по заказу, точно Айвазовского, положим, можно упрекнуть за то, что он рисует

море и небо, а не мужика и студента, и как сметь требовать от писателя романа по

известному шаблону и отрицать его значение, если он ему не соответствует.

Ввиду всех этих разноречий, почему бы вам не высказаться? Положим,

"критический взгляд на роман" не подойдет, кажется, ни под одну рубрику вашего

"Дневника". Но ведь вы сами же их настроили, стало быть, можете и расстроить.

Вообще я не знаю, зачем вам стеснять себя какими бы то ни было рамками; между

тем вы говорите: "Места займет много, будет не разнообразно, мало статей". Что

ж за беда! Если бы, предположим, "Дело Кронеберга" {8}, этот chef d'oeuvre вашего "Дневника" (по признанию самых строгих судей), заняло бы целый номер, не оставив места рассказу и проч., что ж такое? И не дает ли оно обществу

нравственного удовлетворения, даже больше, чем отрывочные впечатления,

вызываемые разнообразными случайностями? Я знаю людей, которые придают

огромное значение этой статье. Они говорят: "Пройдет несколько лет, забудется

дело Кронеберга, забудется все, что писалось и говорилось по этому делу, все

фразистые фельетоны, все слащаво гуманные речи, одна только эта статья

никогда не утратит своего значения и будет служить живым укором и обществу, и

адвокатуре, и всем нам". Да, по-моему, каждое произведение человека, в которое

он вложил частичку своей души, - бессмертно, и вдруг мы лишились бы этой

статьи из-за того, что "места займет много, будет не разнообразно, мало статей!".

Ведь вы сами творец вашего "Дневника", кто же имеет какое бы то ни было право

требовать от вас во что бы то ни стало известных рубрик, да и у кого в обществе

сложился взгляд: "чем должен быть "Дневник писателя"?" Когда я в первый раз

прочла объявление о "Дневнике", я никак не могла представить себе, что именно

это будет: раздумье ли ваше о прошлом и настоящем, анализ ли текущих

взглядов, направлений, событий, биография ли вашей собственной жизни или

вымышленного лица - писателя.

Я уверена была только, зная вас по всем вашим другим произведениям,

что это будет умно, тепло, интересно, искренне, и радовалась этой счастливой

мысли писать "Дневник".

Когда получен был первый номер, мне показалось, что именно таким он и

должен быть и другим быть не может, - одним словом, "солнцем без пятен".

Впрочем, вы, вероятно, отнесете это к моему дару "одно хорошее видеть". Но об

этом после, а теперь еще о "Дневнике". С величайшим интересом прочла я о цели, во имя которой вы взялись за него, и заблаговременно предвкушаю мысленно

наслаждение от будущего длинного романа. В памяти еще живы впечатления

"Подростка" - "Пансион Тушара" {9}, "Смерть Оли" {10} и других

художественных сцен, которые мне также приходилось читать громко в обществе.

Одно меня смущает за вас, - это обязательность срока (я говорю о "Дневнике"): мне кажется, это должно быть крайне неприятно и обременительно; но если это

неприятно, зато как хорошо то, что "Дневник писателя" является делом вполне

самостоятельным, независимым. Извольте подделываться под тенденции какой-

нибудь редакции и иметь их в виду, принимаясь писать (это своего рода цензура), а тут сам себе господин, - превосходно.

197