Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

появления ее в "Московских ведомостях", отчасти, по-видимому, под влиянием

Салтыкова-Щедрина, который высказывал резкое недовольство присылаемыми

корреспонденциями (см. письмо Г. И. Успенского к М. И. Петрункевичу от 14

июля 1880 г. - Успенский, XIII, 228). Учитывая политическую ситуацию (с одной

стороны, подъем революционных настроений в среде демократической

интеллигенции, с другой - попытку правительства ввести эти настроения в

либеральное русло, выражением которой и явилось санкционирование временным

диктатором Лорис-Меликовым Пушкинских торжеств) и руководствуясь

идеологическими соображениями, Салтыков-Щедрин стремился нейтрализовать

успех речей Тургенева и Достоевского, противопоставив им более острое

критическое выступление одного из сотрудников "Отечественных записок".

Неудовлетворенный статьей Успенского, он обращается к Н. К. Михайловскому с

просьбой познакомиться с речами Достоевского и Тургенева и написать о них "в

июльской книжке" "Отечественных записок" (см. письмо Салтыкова-Щедрина к

Михайловскому от 27 июня 1880 г.). Михайловский в своих "Литературных

заметках" (03, 1880, N 7) откликнулся на это пожелание. Однако, полемизируя с

Тургеневым и Достоевским, он, в оценке Пушкинской речи, в основном,

присоединился к Успенскому.

В т. 3 Сочинений Успенский сохраняет и ту часть своих заметок, которые

написаны под непосредственным впечатлением, и заметку, написанную после

чтения речи в журнале, как бы представляя их на суд читателя и последующих

поколений.

Во второй своей статье, появившейся в том же 1880 году в

"Отечественных записках" под заглавием "На родной ниве", а в издании 1891 года

под названием "Секрет", Успенский подвергает острой критике противоречивость

суждений Достоевского. Статья эта, являясь непосредственным продолжением

заметки "На другой день", не имеет, однако, мемуарного характера: это уже не

отражение непосредственных впечатлений, а острая пародия, построенная в

форме диалогов между автором речи и различными представителями публики,

вплоть до пушкинской Татьяны. Полемизируя с Достоевским в заключительной

части статьи, Успенский противопоставляет проповеди нравственного

совершенствования "настоящее", то есть революционное дело.

Несколько позднее Успенский вновь возвращается к Пушкинской речи

Достоевского в связи с нападками на нее реакционного публициста К. Н.

Леонтьева, который в статье "О всемирной любви. Речь Ф. М. Достоевского на

Пушкинском празднике" ("Варшавский дневник", 1880; N 162, 169, 173 от 29

июля, 7 и 12 августа; ЛН, 1934, N 15, стр.. 144-147): противопоставляет столь

нашумевшей, по его словам, речи Достоевского "менее прославленную",

"благородно-смиренную" (выражение Леонтьева) речь К. П. Победоносцева, произнесенную "почти в одно время" в Ярославской епархии на выпуске в

226

училище для дочерей церковнослужителей. В 1882 году в брошюре "Наши новые

христиане" Леонтьев, сближая этико-религиозные воззрения Толстого и

Достоевского, обвиняет их в ереси за использование христианского учения как

проповеди любви к ближнему, "всеобщего братства народов" и, всемирной

"гармонии".

В очерке в "Ожидании лучшего" (1883) Г. Успенский выступает против К.

Леонтьева в защиту Достоевского. Не будучи толстовцем, относясь к

Достоевскому как к "безумному, страстному проповеднику суровой аскетической

морали" (В. М. Михеев, О Глебе Ивановиче Успенском. - "Народное благо", 1902, N 11, 12) и сознавая утопичность идеи христианской любви как панацеи от

социальных бед, Успенский тем не менее проводит резкую грань между

нравственными идеалами Достоевского и Толстого, с одной стороны, и

лицемерно-охранительными установками реакционеров типа Леонтьева, с другой.

ПРАЗДНИК ПУШКИНА

(Письма из Москвы - июнь 1880)

I

...Вчера, 8-го июня, музыкально-литературным вечером в залах

Благородного собрания окончились четырехдневные торжества в честь открытия

памятника Пушкину {1}, и сегодня же мне бы хотелось передать вынесенные

впечатления. Следовало бы, минуя все ненужное и не идущее к делу, прямо

начать речь о том, что осталось от этих торжеств самого существенного, ценного, достойного памяти, но именно "свежесть-то впечатлений" торжества, которое

только вчера окончилось, и не позволяет сделать этого так, как бы хотелось.

Существенное и ценное пока еще тонет в шуме и громе ораторских речей,

бряцании лир, в звуках музыки, в треске бесчисленных аплодисментов, в

беспрестанных криках "браво" и "ура", в звоне ножей, вилок, стаканов и рюмок, в

чмоканье поцелуев - все это вместе сильно мешает сосредоточиться на

нравственном значении минувшего торжества. "Нечто сербское" - определяют

"Современные известия" общий "облик" миновавшего торжества, и как, по-

видимому, ни нелепо это уподобление, но оно все-таки недаром сорвалось с пера

г-на Гилярова-Платонова {2} <...>

В течение двух с половиною суток никто почти (за исключением И. С.

Тургенева, Ф. М. Достоевского) не сочел возможным выяснить идеалы и заботы, волновавшие умную голову Пушкина, при помощи равнозначащих забот,

присущих настоящей минуте; никто не воскресил их среди теперешней