Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

ней были чрезвычайно приятны для Федора Михайловича, который всегда

удивлялся способности графини проникать и отзываться на многие тонкости

философской мысли, так редко доступной кому-либо из женщин. Но, кроме

выдающегося ума, гр. С. А. Толстая обладала нежным, чутким сердцем, и я всю

жизнь с глубокою благодарностью вспоминаю, как она сумела однажды

порадовать моего мужа.

Как-то раз Федор Михайлович, говоря с графиней о Дрезденской

картинной галерее, высказал, что в живописи выше всего ставит Сикстинскую

мадонну, и, между прочим, прибавил, что, к его огорчению, ему все не удается

привезти из-за границы хорошую большую фотографию с Мадонны, а здесь

достать такую нельзя. Федор Михайлович, отправляясь в Эмс, непременно хотел

купить хорошую копию с этой картины, но все не удавалось исполнить это

намерение. Я тоже разыскивала большую копию с Мадонны в столичных

эстампных магазинах, но тоже безуспешно. Прошло недели три после этого

разговора, как в одно утро, когда Федор Михайлович еще спал, приезжает к нам

Вл. С. Соловьев и привозит громадный картон, в котором была заделана

великолепная фотография с Сикстинской мадонны в натуральную величину, но

без персонажей, Мадонну окружающих.

Владимир Сергеевич, бывший большим другом графини Толстой,

сообщил мне, что она списалась с своими дрезденскими знакомыми, те выслали

ей эту фотографию, и графиня просит Федора Михайловича принять от нее

картину "на добрую память". Это случилось в половине октября 1879 года, и мне

пришло на мысль тотчас вставить фотографию в раму и порадовать ею Федора

Михайловича в день его рождения, 30 октября. Я высказала мою мысль

Соловьеву, и он ее одобрил, тем более что, оставаясь без рамы, фотография могла

испортиться. Я просила Владимира Сергеевича передать графине мою сердечную

благодарность за ее добрую мысль, а вместе с тем предупредить, что Федор

Михайлович не увидит ее подарка ранее дня своего рождения. Так и случилось: накануне 30-го прекрасная, темного дуба резная рама со вставленною в нее

фотографиею была доставлена переплетчиком и вбит для нее гвоздь в стену

прямо над диваном (постелью Федора Михайловича), где всего лучше выдавались

на свету все особенности этого шедевра.

Утром, в день нашего семейного праздника, когда Федор Михайлович

ушел пить чай в столовую, картина была повешена на место; после веселых

поздравлений и разговоров мы вместе с детьми отправились в кабинет. Каково же

было удивление и восторг Федора Михайловича, когда глазам его представилась

столь любимая им Мадонна! "Где ты могла ее найти, Аня?" - спросил Федор

Михайлович, полагая, что я ее купила. Когда же я объяснила, что это подарок гр.

Толстой, то Федор Михайлович был тронут до глубины души ее сердечным

вниманием и в тот же день поехал благодарить ее. Сколько раз в последний год

жизни Федора Михайловича я заставала его стоящим перед этою великою

картиною в таком глубоком умилении, что он не слышал, как я вошла, и, чтоб не

нарушать его молитвенного настроения, я тихонько уходила из кабинета. Понятна

моя сердечная признательность графине Толстой за то, что она своим подарком

дала возможность моему мужу вынести пред ликом Мадонны несколько

273

восторженных и глубоко прочувствованных впечатлений! Эта фотография

составляет нашу семейную реликвию и хранится у моего сына. <...>

По натуре своей Федор Михайлович был на редкость трудолюбивым

человеком. Мне представляется, что если б он был даже богат и ему не

приходилось бы заботиться о средствах к жизни, то и тогда он не оставался бы

праздным, а постоянно находил бы темы для неустанной литературной работы.

К началу 1881 года со всеми долгами, так долго нас мучившими, было

покончено и даже в редакции "Русского вестника" имелись заработанные деньги

(около пяти тысяч). Казалось, не было настоятельной надобности тотчас

приниматься за работу, но Федор Михайлович не хотел отдыхать. Он решил

вновь взяться за издание "Дневника писателя", так как за последние смутные годы

у него накопилось много тревоживших его мыслей о политическом положении

России, а высказать их свободно он мог только в своем журнале. К тому же

шумный успех единственного номера "Дневника писателя" за 1880 год дал нам

надежду, что новое издание найдет большой круг читателей, а распространением

своих задушевных идей Федор Михайлович очень дорожил. Издавать "Дневник

писателя" Федор Михайлович предполагал в течение двух лет, а затем мечтал

написать вторую часть "Братьев Карамазовых", где появились бы почти все

прежние герои, но уже через двадцать лет, почти в современную эпоху, когда они

успели бы многое сделать и многое испытать в своей жизни. Намеченный

Федором Михайловичем план будущего романа, по его рассказам и заметкам, был

необыкновенно интересен, и истинно жаль, что роману не суждено было

осуществиться.

Объявленная на "Дневник писателя" подписка пошла успешно, и к

двадцатым числам января у нас было около... {Пропуск в рукописи.}

подписчиков.

Федор Михайлович всегда имел хорошую привычку не считать

подписные деньги своими собственными до той поры, пока не удовлетворит