Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

он и сносился с имеющими до него какое-либо дело, а равно и со мною. Вообще

Анна Григорьевна умело и с любящею внимательностию берегла хрупкое

здоровье своего мужа, держа его, по ее собственному выражению, постоянно "в

хлопочках", как малое дитя, а в обращении с ним проявляла мягкую

уступчивость, соединенную с большим, просвещенным тактом, и я с

уверенностию могу сказать, что Федор Михайлович и его семья, а равно и

многочисленные почитатели его обязаны Анне Григорьевне несколькими годами

его жизни.

XIV

Если правдиво выражение, употребляемое некоторыми писателями, что

они писали свои произведения своею кровью, то выражение это как нельзя более

применимо к Федору Михайловичу Достоевскому и его произведениям, ибо на

произведениях своих этот писатель действительно, а не на словах, скоротал свою

жизнь, растратив на них свое физическое здоровье, на которое сравнительно

менее, чем они, повлияла даже каторга...

Я не знаю, легко ли писал Федор Михайлович свои романы и большие

повести, но знаю, что статьи для "Дневника писателя" писались им с большою

натугою и вообще стоили Федору Михайловичу больших трудов. Первою и

самою главною причиною трудности писания для Федора Михайловича было его

неизменное правило: обработывать свои произведения добросовестно и самым

тщательным образом; второю причиною было требование сжатости изложения, а

иногда даже прямо определенные рамки объема журнальных статей; наконец,

третьего причиною была срочность писания подобных статей... Следствием всего

этого было то, что, несмотря на огромную опытность Федора Михайловича в

литературной технике, редкие из его манускриптов обходились без одного или

даже двух черняков, которые потом, для сдачи в типографию, непременно

переписывались или самим Федором Михайловичем, или Анною Григорьевною,

писавшею под его диктовку с черняков.

Принимая во внимание трудность, с которою давались Федору

Михайловичу его произведения, станет понятною и та заботливая бережность, которая употреблялась им в отношении своих рукописей, предназначенных для

печати и приготовленных для сдачи в типографию. В видах особой сохранности

этих дорогих рукописей Федор Михайлович чаще всего сдавал их в типографию

лично, и притом прямо в руки метранпажа, иногда для этого он пользовался

моими посещениями или же поручал их для доставки в типографию своей

супруге, но никогда не присылал их в типографию со своею прислугою. Мне

удалось, однако ж, уговорить Федора Михайловича сдавать иногда рукопись

(оригинал, по-типографски) рассыльному типографии, когда тот приходил за нею

к нему с моею запискою или по предварительному каждый раз уговору о том

между мною и Федором Михайловичем; но это бывало очень редко, только в

экстренных случаях или по утрам, когда оригинал писался ночью.

170

Вообще Федор Михайлович если не самолично передавал мне оригинал,

то всегда снабжал его запискою ко мне.

После сказанного понятно будет и то, что летом, когда Федор Михайлович

отсутствовал из Петербурга, - а это бывало каждое лето, - присылка оригинала в

типографию озабочивала его чрезвычайно. К тому, в этих случаях он бывал

лишен возможности столь необходимых ему личных переговоров с метранпажем, то есть со мною. Приготовив оригинал, Федор Михайлович рассчитывал по

особому, употреблявшемуся им, способу - по количеству не букв, как

рассчитывают обыкновенно оригинал в типографии, а слов - сколько из

отсылаемого оригинала выйдет печатных строк и затем страниц; но так как, судя

по-прежнему, расчеты эти никогда не бывали точны, а только приблизительны, то

он оставался в сомнении до получения корректур. Приготовив таким образом

оригинал к отсылке, Федор Михайлович писал ко мне письмо, в котором

обстоятельно излагал свои соображения относительно посылаемого оригинала и

некоторые инструкции мне. Затем то и другое посылалось страховою

корреспонденциею в Петербург, в типографию, на мое имя. Так делалось раза три

или четыре в течение одного выпуска "Дневника писателя".

XV {21}

<...> Дня за три до выхода выпуска "Дневника" в свет он приезжал в

Петербург и поселялся на эти дни одиноко в своей городской квартире,

довольствуясь малыми услугами жены дворника, так как прислуги при квартире

не оставлялось. Само собою разумеется, как все это страшно беспокоило Федора

Михайловича, а его болезненность, в особенности его падучая болезнь, неизбежно

должна была внушать его близким очень серьезные опасения за его жизнь в таком

одиночестве.

Но, выпустив номер своего "Дневника", Федор Михайлович несколько

дней отдыхал душою и телом, ободрялся, наслаждаясь успехом его, который <...> был так значителен, что действительно мог ободрять дух своего автора, заставляя

его на время забывать мучительную для него трудность литературной работы к

сроку. Затем он принимался за составление и писание нового номера... Так дело

шло месяц за месяцем, с осени до лета, когда Старая Русса или Эмс должны были, при непрерывающейся почти работе писателя, восстановлять его расшатанное

здоровье, с тем чтоб оно потом расстроилось опять за месяцы осени, зимы и