ф р финал

— Испокон веков повелось, что слуги все о господах знают... — Ей об этом наверняка неведомо, но это одна из любимых приговорок Роли-Прыткого, так что Тарик на верном пути. — А я восемь лет в замке служу, наслушалась... Только болтать нельзя: с теми, кто за воротами язык распускал, страшные вещи происходили, это всем известно! Сама она откуда-то издалека, с юга, вроде бы неподалеку от моря... Старый маркиз туда ездил по каким-то делам, однажды задержался, а потом вернулся с молоденькой женой четыре года назад. Он вдовый был, детей не имелось, и, говорят, хотел наследника, пока еще в старость не вошел. Так-то она дворянка, только, говорят, из захудалых, а точно никто не знает: ни ее родня ни разу в гости не приезжала, ни она к ним не ездила... Вот покойный маркиз, видать, и хотел...

— А чем он занимался? — спросил Тарик, вспомнив кабинет.

— Как будто и не дворянин вовсе — ни на охоту не ездил, ни пиров не задавал, хоть он доподлинный дворянин старинного рода...

Целыми днями читал толстенные книги, сам писал что-то насчет той премудрости, что изучает звезды и разные другие небесные явления, — у нее ученое название есть, да откуда мне его знать... На чердаке особая комната осталась, он там ночами смотрел на небо, если ясная погода стояла, в такие трубы с хитрыми стеклами: смотришь на далекое, а кажется близким. Там и сейчас все стоит, пылью заросло и паутиной: маркиза туда не ходит и убирать там не приказывает, в запустении все...

— Давай про маркизу, — сказал Тарик, решив, что узнал о покойном хозяине замка достаточно.

— Вот, привез он молодую жену... Месяца два пожили ладком, а потом началось... Такое, что от слуг нипочем не скроешь. Началось у них в спальне крепенько не ладиться. Она от него требовала снова и снова, и помногу, и даже днем, а он не мог. Мы сначала думали, обычное дело: пожилой муж и молодая жена, и как он ни старается, не может по слабости ее ублажить... Потом-то камеристки и служанки доподлинно узнали, что все обстоит гораздо заковыристее, и эта штука — натуральная хворь. Деревенская наша знахарка подтвердила — она у нас и повитуха была, и хвори лечила, и мужские и женские, всякого навидалась, к ней даже один всамделишный ученый Лекарь с бляхой порой ездил из Озерного Края поговорить о разных лекарских делах. Ее дочка рассказывала, что тот Лекарь говорил: мол, вам бы, тетушка Гонтик, в столицу, в Лекари вас не записали бы, вы ж грамоте не учены, испытаний не пройдете, а вот Подручной при знающем Лекаре вы б запросто стали и большую денежку получали бы... Только куда ж ей в столицу, она ж кабальница. Старый маркиз, очень может быть, и отпустил бы на отхожий труд, он с этим Лекарем приятельствовал, вино иногда попивали и играли в такие штуки, которые по разрисованной доске двигают... Говорили, Лекарь хотел с ним поговорить насчет отхожего труда, да не успел. Ты слышал про такую хворь, ученого названия не знаю, откуда мне знать, а в народе ее называют «бешенство ракушки» ?

— Ну как же, сколько раз, — кивнул Тарик.

И говорил чистую правду — наслушался изрядно. Школяры, как часто случается, порой привирали и разукрашивали собственными домыслами, а вот студиозусам и грузалям, особенно Фиште, следовало верить безоговорочно. И то, что с ним только что произошло, вполне в эти рассказы укладывалось...

— Ну, тогда понимаешь, о чем я. У нее это самое бешенство и обнаружилось. Порой баба этим страдает постоянно, а на иных временами накатывает. Вот и на нее так же. Пару недель поживет спокойно, а еще пару недель ее аж трясет и корежит. Отсюда и все свары с маркизом — не мог он ее ублажать, как требовала. А через несколько месяцев, аккурат перед листопадом, и появился этот самый Шупартен, Лекарь из самой столицы. Уж никто не знает как, только маркиза мужа быстренько убедила взять его в домашние Лекари: мол, человек знающий, вот только у них там какая-то свара произошла ученая, и пришлось Шупартену из столицы уехать. Он, дескать, знает и зелья против этого самого бешенства. И знаешь что? С тем Лекарем из Озерного Края они сразу зажили как кошка с собакой, не глянулись друг другу. Тот Лекарь, тетка Пираш говорила потом с оглядочкой, в чем-то таком нехорошем Шупартена подозревал и хотел с маркизом поговорить по душам. Не успел: мы узнали, что он у себя в Озерном Крае умер...

Почувствовав себя сыщиком (немало книжек о них проглотил, не об одном Роле-Хватком), Тарик спросил:

— А перед смертью этот Лекарь к вам не приезжал?

— Перед смертью-то нет, а за неделю был. Обед тогда закатили особенно роскошный — у маркизы какая-то годовщина была радостная. Она сама, не доверяя слугам, принесла из погреба бутылку старого лайского — Лекарь его очень уважал, всегда для него ставили, вот и в тот раз он всю бутылку усидел: маркиз с маркизой лайское не особенно и любили, это для Лекаря всякий раз ставили, он один и пил...

Тарик ощутил себя сыщиком на тропе: он знал, что иные смертельные зелья свое берут не сразу, а по прошествии долгих дней, иногда даже недель. И тут же увял, сообразив, как прилежный