Фабрика #17

– Люди на протяжении всей истории человечества занимаются одним бесплодным занятием – умирают ради пустоты. Они говорят, что отдают жизнь за родину, а что такое родина? Кусок земли, где ты родился? Миллионы людей, о которых ты даже не узнаешь? Правительство, озабоченное исключительно собственным сохранением? Чего из вышеперечисленного достаточно, чтобы бросить на алтарь войны свою жизнь и лишить детей отца, а жену – мужа?

В речах Директора был подвох, но возражать опытному софисту оказалось непростым занятием.

По большому счету, есть близкие и родственники, за которых не жалко отдать жизнь. Но зачем умирать ради людей, которых никогда не видел? Потому что это правильно? Потому что так написано в букваре? Но ведь люди и так умирают повсеместно от болезней и войн, а ты живешь. Неужели от твоей смерти кому-то станет легче?

– Идея, – нашелся Коренев. – Она выше человека.

Директор покачал головой, будто расстроился невежеством собеседника.

– Умирать ради идеи – величайшая глупость, – сказал он. – Еще большая, чем свобода.

– Почему же? Мы знаем прекрасные примеры из истории, когда люди отдавали жизнь за идею, и мы этими героями восхищаемся и поныне.

– Наличие восхищения не делает идею хоть сколь-нибудь правильной. Да, все начинают приходить в восторг и думать, ведь должно быть что-то ценное в словах этого человека, если для их защиты он решился на смерть. Не в силах донести свои соображения посредством разума, они пользуются людской слабостью и апеллируют к чувствам. Они гибнут во имя идеи и достигают цели: люди восхищаются, находятся последователи, идея расцветает и захватывает умы. И каждый думает, как вы – нельзя же умирать ради пустого места, значит что-то в этом обязано быть. Каждый правильный пророк должен погибнуть, чтобы дать начало новой религии. Но вот вопрос: становится ли идея правильной лишь потому, что кто-то умер во имя ее? Вы задумывались, что идея свободы может быть в корне ошибочна?

– Если на другом конце – рабство, свобода мне кажется очевидным выбором.

– К сожалению, не все гораздо сложнее. Скажи всем – вы свободны, и все станут счастливы? Вы так себе это видите?

– Не совсем, – смутился Коренев. Он представлял это не так примитивно. Ему казалось, свобода – неотъемлемое качество человека, присущее с рождения.

– Тогда объясните мне, опытному цинику, значение слова «свобода».

– Возможность самому принимать все решения, например.

– Все? Самому? – у Директора поднялась бровь. – Вы действительно хотите принимать ВСЕ решения в вашей жизни?

– Да, – Коренев засомневался. – Большую часть, по крайней мере.

– С чего вы решили, что их принимаете именно ВЫ? В детстве за вас решали родители. Женитесь – за вас начнет решать жена. Пойдете на выборы – за вас решат агитплакаты. Приобретаете стиральную машину – все решат финансовые возможности. Покупаете колбасу – за вас решит совет соседа, коллеги по работе или самой продавщицы, в конце концов. Ищите работу – не вы, а вас выбирает работодатель. За вас решают обстоятельства, вы обречены на иллюзию выбора из одного-двух готовых вариантов, а на самом деле почти никогда не решаете сами. Да и в вариантах этих, как правило, выбор между плохим и крайне плохим, и вы находитесь в постоянном поиске меньшего зла. Все!

Рот директора исторгал кощунственные вещи, лишающие жизнь смысла. Сквозь бессилие и охватившее уныние Коренев ощущал его правоту. Правда была отвратительна, как рисунок Машеньки, но реалистична и безнадежна и соблазняла пугающей простотой.

Хотелось отбросить эту мысль, вычеркнуть из памяти, заглушить детским «ла-ла-ла», но подсознание уже восприняло информацию.

– Итак, как мы выяснили, понятие свободы не такое бесспорное, как вам мерещилось, и не является достаточным основанием для принятия решений. Я повторю вопрос: почему вы противитесь неизбежному?

– А если человеку для счастья нужна хотя бы иллюзия свободы?

– Тривиально. Вообразите себя свободным, но притворитесь, что вам нравится на фабрике. А когда вас спросят, почему не хотите уходить, сможете с гордостью отвечать, что вам здесь по душе и вы всегда мечтали стать частью замечательного коллектива, заменившего вам семью.

– Я не желаю быть частью! – простонал Коренев. – Хочу быть сам по себе!

– Сколько раз вам повторять, вы не можете быть сами по себе, вы всегда часть чего-то. На работе вы часть коллектива, дома вы часть семьи, на этом шарике, называемом Землей, вы часть человечества, в конце концов! Вы же в одиночку никто!

– Но я буду пытаться стать кем-то!

– Если вы о своей рукописи, не обольщайтесь, – Директор ударил в больную точку. – Она посредственна, и ей суждено сгнить от сырости в забвении. Только на фабрике у вас есть шанс быть опубликованным. Да, понимаю, не тот масштаб, на который вы рассчитывали, но это предел, который вам светит, простите за откровенность. Вас будут читать и вами станут гордиться хотя бы потому, что вы часть фабрики.