Читаем Фабрика драконов полностью

Фабрика драконов

Кроме него в комнате находились еще четверо — трое живых, а четвертый не более чем багровая изорванная груда мяса, утратившая всякое сходство с человеком. Мясо и кости, причем переломанные. Пару часов назад это еще был Хук, верный партнер Пинтера. А затем за него взялись близнецы Джекоби и их подручный. Они его даже ни о чем не расспрашивали — просто с ходу взяли в оборот и превратили в безжизненную багровую груду. Прежде чем приступить, Геката включила на запись профессиональную видеокамеру, и теперь, когда стихли последние вопли и тело застыло, став бесформенной кучей плоти, сцена была еще несколько раз воспроизведена на четырех плазменных экранах, занимающих каждую стену.

Пинтер, как мог, зажмуривался, но слух все равно терзали заполошные, пронзительные вопли. Чудовищная экзекуция повторялась снова и снова; от нее, казалось, лопаются мозги.

Затем Геката, неторопливо пройдя через помещение, нажала кнопку, и комнату словно затопила тишина. Развернувшись с грациозностью танцовщицы, она возвратилась, походя скользнув ногтями по животу брата, стоявшего тут же. Парис отвел взгляд. В истязании он не участвовал, предпочитая держаться у двери, скрестив на груди руки, намеренно в стороне от кровяных брызг. Чопорно поджав губы, он следил взглядом за сестрой.

Пинтер открыл и закрыл рот. В разгоряченное горло будто напихали иголок.

Геката, прислонясь к стене, скрестила лодыжки. На ней были короткие бриджи и топик — все как есть забрызгано кровью, от педикюра до полных губ. Глаза девушки горели хищным огнем, грудь вздымалась и опадала не то от ярости, не то от удовольствия.

— Ты знаешь, кто я? — с кошачьей вкрадчивостью спросила она. Это вообще были первые слова, прозвучавшие в комнате за все время.

Пинтер промолчал.

— А моего брата?

Пинтер повел взглядом на Париса, рассматривающего свои ногти.

— А вот этот, крупненький, наш друг Тонтон.

Тонтон ощерился, обнажив окровавленные зубы (ох как он кусается).

— Оружие и экипировка у тебя американские. Ты хочешь, чтобы мы приняли тебя и вот это, — она ткнула ногой в то, что осталось от Хомлера, — за их оперативников? «Дельту», морпехов, что-нибудь вроде этого?

Пинтер молчал.

— Оно, может, и прохиляло бы, будь я нынче с бодуна, — сказала она с улыбкой. Пинтер невольно отметил, что зубы у нее, пожалуй, как-то необычно островаты. И глаза ведьмы: бездонно-синие, с жаркими золотистыми искрами. — Ну так что? Ведь мы оба знаем, чем все это кончится. И ты, и я.

Пинтер затравленно огляделся, словно у него был шанс сбежать. Геката с улыбкой пристально за ним наблюдала. Оттолкнувшись от стены, она, покачивая бедрами, приблизилась к нему, напоминая походкой не женщину, а скорее какую-нибудь крупную охотящуюся кошку вроде пантеры или львицы. Из глаз ее словно исходил зной. Плавно подняв ногу, она уместила ступню на стуле, у Пинтера между бедрами. Его лицо находилось как раз напротив ее груди.

— Мы знаем, ты, безусловно, все нам расскажешь. Всю подноготную. Вопрос только в том, будешь ли ты умницей и тогда отойдешь в мир иной быстро и безболезненно или же прикинешься дурачком и тогда заставишь нас все самим из тебя вытягивать. А конец все равно будет один и тот же. Тонтон, когда я указываю, убивает мгновенно, хотя ему это и не нравится. В нем есть что-то от животного. Как, признаться, и во мне.

Геката, потянув за бретельки, сняла топик и деликатно выпустила его из окровавленных пальцев. Наружу показался царственный бюст — чуть разрумянившийся, с отвердевшими сосками. Подавшись вперед, она играючи провела кончиками сосков Пинтеру по груди.

— Лично мне приятнее, если расставаться мы будем медленно и трудно. Время у нас есть. — Нагнувшись, она сипловато зашептала ему на ухо: — Мне нравится жечь медленно. Но я справедлива. Играй с нами по-честному, и все окончится быстро, ты даже не заметишь.

Он держался еще с минуту, стиснув до скрежета зубы, но, когда Геката, открыв улыбающийся рот, стала медленно слизывать кровь ему с подбородка, он сломался.

Откинув голову, Пинтер зашелся долгим воплем — не боли, но какого-то первозданного, атавистического ужаса, столь глубокого, что отказывал ум. Бездумным, первобытным воплем, полным безысходного, чем-то сродни неутоленной похоти отчаянья.

Отлетая эхом от стен, вопль этот кружился, словно жгут ядовитых испарений. Пинтер ткнулся головой Гекате меж грудей, как и она, содрогаясь от страсти, но только совсем иного оттенка.

— Ты можешь умереть приятно, — сказала она, — а можешь безобразно.

Приподняв ему снизу пальцем голову, она припала к его губам поцелуем, солоноватым от крови. Пинтер поперхнулся.

— Рассказывай, — шепотом велела Геката.

И он все рассказал.