— Последней жертвой стал Юрген Фройнд, работавший замдиректора Штуттгартского исторического музея. Одиннадцать лет назад он вышел из разведслужбы в отставку и от активной деятельности отстранился. Не был даже консультантом. А убили его, очевидно, в качестве превентивной меры те, кто так или иначе причастен к воскрешению «Конклава».
— А как давно начали происходить эти убийства? — спросил я.
— Все это тянется уже пару месяцев. У меня в Германии есть контакт — капитан Оскар Фройнд, сын Юргена Фройнда; он как раз занимается вопросами расследования. Оскар — активный член ГСГ-девять; именно он первым начал информировать меня по этому спектру. А нынче утром сообщил о смерти своего отца. — Черч взял печенюшку, какое-то время на нее смотрел, после чего положил обратно. Я редко видел его таким взволнованным; впрочем, причина была ясна. — Юрген являлся моим очень близким другом. И самым давним. Он был замечательным человеком, беззаветно служившим своей стране и миру в очень тяжкие времена. И несмотря на работу в такой организации, как «Свиток», оставался при этом человеком добрым и мягким. Не хватал преступников, не сетовал, что с ним может что-нибудь произойти. А убили его между тем с особой жестокостью.
— Каким образом?
— Убийца под видом туриста пришел в музей, где он работал, и выстрелил ему в шею стеклянным дротиком. Оскар просмотрел записи камер наблюдения: дротик был выпущен из специального пневматического ружья, замаскированного под фотокамеру. Судя по всему, такой выбор неслучаен: подобным оружием его отец пользовался во времена холодной войны, когда состоял в «Свитке».
— Чем был заряжен дротик? — живо поинтересовался Кто.
— Возбудителями лихорадки Эбола.
Кто расплылся в улыбке и даже чуть не произнес что-то вроде «круто», но вовремя заметил мой взгляд, обещающий медленную мучительную смерть, и вдруг резко заинтересовался состояниемсвоих ногтей.
— Тысяча чертей! — воскликнула Грейс, забыв об этикете. — Почему я ничего не слышала о вспышке…
— Никакой вспышки не было, — пояснил Черч. — И никто больше не оказался инфицирован. Врачи смогли идентифицировать симптомы достаточно быстро и поместили Юргена в изолятор. Даже Оскар мог с ним общаться только через видеокамеру. А после этого правительство запретило распространять какую-либо информацию о происшествии. Если истинная причина смерти когда-нибудь и всплывет, то будет подаваться как некое «случайное проявление». И никто, кроме Оскара, его начальства и нас, здесь присутствующих, — ну и еще киллера, — не знает, что это убийство. Оскару удалось даже просмотреть видеозаписи музейных камер.
— А вот это умно, — одобрил Глюк.
— По желанию отца Оскар изучил причины гибели различных членов «Свитка», и, когда передал мне информацию, обозначилась довольно четкая картина. — Подойдя к стенному экрану, Черч коснулся первого снимка. — Лозон Наварро из МИ-шесть, погибший в автокатастрофе. Работая в «Свитке», ликвидировал нескольких активистов «Конклава», подстроив им автомобильные аварии либо подложив под днища машин бомбы. — Он перешел к следующему снимку. — Клайв Монро, его коллега: был в «Свитке» одним из самых опытных снайперов. Застрелен из снайперской винтовки на скачках в Сандауне. Далее, Серена Галлахер из ЦРУ: сорвалась с обрыва во время турпохода. Ее основной схемой устранения были как раз «инциденты» во время выездов. И наконец, Лев Тарним, один из самых известных полевых агентов «Моссада»: вместе еще с десятком человек погиб в Тель-Авиве при взрыве, устроенном шахидом. До недавнего времени в его смерти обвинялся ХАМАС. Между тем Тарним считался в «Свитке» главным специалистом по взрывчатым веществам.
— Так получается, дело здесь не просто в том, что погибают бывшие агенты, — заметила Грейс. — А еще и в том, что каждый убирается таким же способом, каким сам в свое время ликвидировал конклавников.
— Точно, — согласился Черч.
— А Юрген Фройнд? — уточнил я.
— Он в свое время устранил ряд их активистов, используя биологические реагенты.
— Во дела! — воскликнул Глюк.