Фабрика кроликов

«Винни» лежал на боку, и Терри приходился как раз на покореженное окно. Лицо его было усеяно мелкими осколками стекла и залито кровью. Руками Терри вцепился в рубашку, словно пытался сорвать ее и сделать вдох.

Нас, копов, учат оказывать первую медицинскую помощь. После 11 сентября занятия стали проводить чаще, и требования к нам повысились. Я лично чуть выше скаута-орла и нескольких уровней не дотягиваю до младшего медбрата. Хорошая новость: моих познаний достаточно, чтобы поставить диагноз. Плохая новость: моих познаний достаточно, чтобы поставить худший диагноз из всех возможных при заданных симптомах.

В данном случае худшим диагнозом являлся пневмоторакс. Проще говоря, разрыв легкого.

– Терри, тебя в грудь ранило? – спросил я, унимая дрожь в голосе.

Он пробормотал нечто утвердительное. Черт, черт, черт! Я знаю, что с ним, а помочь не могу. Мое собственное дыхание стало громким, как шум кузнечных мехов. В голове уже оформился самый кошмарный сценарий: у Терри пробито легкое; воздух поступает в грудную полость и не находит выхода. Через несколько минут легкое просто лопнет, и Терри умрет. «Боже, ты ведь этого не допустишь. У него трое детей. Он нам нужен».

Я приложился ухом к груди Терри, но ничего не услышал. Я разорвал на нем рубашку и прижался ухом плотнее еще раз.

– Уйди… противный, – простонал Терри. Дыхание было частое и поверхностное.

– Слушай, если ты вообще собираешься завязывать со своей привычкой прикалываться в тему и не в тему, сейчас самое время! – рявкнул я. – Дыши давай, мать твою!

Звуки, вырывавшиеся из груди Терри, были еле уловимы, но однозначно относились именно к дыханию. Он дышал с трудом, но я прямо видел, как легкие его расширяются и сжимаются.

– Сядь, – велел я. – Так тебе будет удобнее.

Терри уселся, прислонившись к потолку, ставшему стеной. Я выглянул в проем от лобового стекла. Фэбээровцы начинали приходить в себя. Некоторые даже поднялись на ноги. Гэрет Черч, кривясь от боли, держался за правое плечо.

В четырнадцатом ряду, на девятом месте, в небо поднимался столб черного дыма. У Айка Роуза над левым глазом сильно кровоточила рана. Отирая кровь, управляющий наблюдал за стодолларовыми купюрами – словно огненные бабочки, они порхали над дымовым столбом, за считанные секунды чернели, оставив алую окантовку только на крыльях, наконец рассыпались и уже в виде пепла уносились вместе с ветром. Невдалеке слышался вой сирен – к месту происшествия спешили пожарная и «скорая».

И тут у меня зазвонил мобильник.

На всем свете в данный момент не было человека, с которым мне хотелось бы говорить по телефону. Однако ни угрозу моему родному брату, ни рак крови у мальчика Хьюго никто не отменял. Опять же губернатор Калифорнии мог вспомнить о деле «Ламаар» и решить, что давненько не колупал двух нерадивых копов. Ну и фиг бы с ними со всеми. Раздался второй звонок. Потом третий.

– У меня… голова болит… – простонал Терри. – Ответь, мать твою…

Я нажал «ОК» и сказал «алло».

– Детектив Ломакс? – В трубке звучал мужской голос, однако я его не узнавал.

– Да, это я. – Пожарная открыла по горящему «форду» пальбу из огнетушителей.

– Кажется, я не вовремя, – произнесли в трубку. – Это Дэнни Иг, из Вудстока. У вас есть минутка?

Часть III Беги, кролик, беги

Глава 79

Три апостола Дина Ламаара замерли, впитывая тишину. Как только Клаус Лебрехт взорвал бомбу, всякая связь с «фордом» прекратилась – отключился микрофон, погасла видеокамера. Разговор с Айком Роузом был окончен.

– Джентльмены, – хихикнул Лебрехт, – кажется, нас разъединили.

– Как думаешь, он мертв? – спросил Кевин Кеннеди.

– Не знаю, – отвечал Лебрехт. – Я пытался подманить его поближе к «форду». Если бы один из копов не сообразил, что мы задумали, и не поднял тревогу, все получилось бы в лучшем виде. Я сразу нажал кнопку, да, видно, реле тормознуло. Даже если Роуз и жив, наверняка он теперь больше смахивает на дуршлаг. Чего-чего, а шрапнели в воздух взлетело немало.

– Денег тоже, – процедил Кеннеди и добавил: – Будь они прокляты.

Лебрехт взял хрустальный графин марки «Баккара» и налил себе вина.

– Alea iacta est, – провозгласил он, поднимая бокал.

Его друзья в переводе не нуждались. Они неоднократно слышали от Лебрехта эту фразу. Именно с такими словами обратился к своим солдатам Юлий Цезарь, когда перешел Рубикон. Именно с них началась славная кампания, в результате которой был завоеван Рим.

Alea iacta est. Жребий брошен.

– Я думал, мы бросили жребий, когда придушили паршивца Элкинса, – заметил Кеннеди, жестом отказавшись от вина и налив себе еще водки. – С другой стороны, если учесть, что мы минуту назад буквально выбросили на ветер полмиллиарда долларов… Нет, я понимаю, эффект был ого-го, только не говорите моей жене, что я отказался от кругленькой суммы ради показухи, а то она меня кастрирует.