Фабрика лжи: литература, искусство, культура-борьба идей, мировоззрений, политических систем

Таких, например, как Чинк Петерс, центральный персонаж романа известного у нас автора В. Бурджейли «Мужская игра» (1980). Судьба была к нему немилосердна уже с самой колыбели — сын русских иммигрантов, он ощущал себя изгоем в кругу сверстников — «стопроцентных» американцев. С тем большим упорством мальчик, потом юноша, наконец зрелый мужчина пытается завоевать достойное место в обществе. Это вполне удалось. Еще в колледже он стал чемпионом по борьбе, что сразу (в совершенном согласии со стандартом американского героя) выдвинуло его в число уважаемых, во всяком случае, заметных людей. Затем, в годы войны, он показал себя как находчивый и умелый солдат, незаурядный разведчик (тоже престижная профессия). Гуманистическая суть борьбы народов с фашизмом, борьбы жестокой и трагической, остается при этом в густой тени повествования, но такая аберрация для массовой беллетристики закономерна; любое событие, независимо от его исторической значимости, жестко подчиняется схеме характера. Правда, уже в ту пору Чинка одолевают немалые сомнения морального свойства: задания разведывательной организации, судя по всему ЦРУ, мало согласуются с понятиями чести и гуманности. После войны сомнения усиливаются, и в конце концов герой уходит в отставку. Но жизнь не кончена. Минувшее, даже разрыв с возлюбленной, отказавшейся от замужества с человеком, у которого на совести не одна человеческая жизнь, напоминает о себе лишь редкими и слабыми уколами памяти, и герой, сохранив прекрасную спортивную форму, благополучно погружается в мирную жизнь. Сюжет завершается элегически: «Чинк Петерс встретил свое пятидесятилетие на ранчо в Португалии, где ему было поручено возглавить совместную советско-американскую программу по скрещиванию крупного рогатого скота».

Эндрю Андерсон, герой романа С. Уилсона «Величайшее преступление» (1980), не обрел даже и столь скромного социального положения, зато совестливостью одарен в большей мере, нежели его литературный двойник. Времена, повторяю, переменились, автор уходит от старых схем, опробованных им в некогда популярной книге «Человек в сером фланелевом костюме», где Уилсон выступал романтиком бизнеса, опровергая, кажется, распространенное убеждение, что поэтизировать можно любую страсть, кроме страсти к наживе. Нынешний герой, в отличие от давнего предшественника, едва обеспечивает себе мало-мальски сносное существование, ремонтируя яхты богачей и подрабатывая шкиперским ремеслом. Но тем рельефнее на этом фоне проступают черты морального благородства. Соблазнившись было баснословным барышом — платой за участие в «преступлении века» (контрабанда рекордного количества наркотиков), Андерсон в последний момент, отчаянно рискуя, расстраивает планы своего давнего патрона, вдохновителя всей операции, этой ненасытной «акулы капитализма».

Наконец, Джин Спано, героиня романа F. Кондона «Тесная связь» (1980). Тут свой поворот темы, своя, с позволения сказать, проблематика. Наследнице миллионного состояния нет, естественно, нужды заботиться о хлебе насущном. Но это не значит, будто жизненный путь героини беспечален и усыпан розами. Поставив целью нарушить вековую социальную рутину, оставляющую за женщиной домашние, светские, в лучшем случае благотворительные дела, Джин с величайшим упорством делает политическую карьеру. И достигает высот — становится министром юстиции, затем кандидатом в вице-президенты. Причем деньги в этом возвышении роли, кажется, не играют, героиня всем обязана исключительно собственным качествам.

Даже из беглого пересказа становится видна некоторая вариативность судеб, поставленных в центр книг. Справедливости ради надо бы сказать и о несовпадении стилистического рисунка — одни (к примеру, С. Уилсон) пишут нехитро, твердо придерживаясь хронологии

событий и тщательно соблюдая верность деталям, другие (например, В. Бурджейли) разнообразят повествовательную технику, располагая порой действие сразу в нескольких временных планах, совершая экскурсы в область психологии. Однако же эти и иные различия имеют сугубо внешнее значение. Ибо из того же поверхностного пересказа видно и другое: в отличие от подлинной литературы, которая формализации поддается с исключительным трудом, в которой главным неизменно остается непредсказуемый и свободный индивидуальный талант, массовая беллетристика всегда остается закованной в непробиваемую броню канона, колебания возможны лишь внутри строго определенных рамок. Потому и можно, собственно, без всякого насилия над материалом, рассуждать об этом слое культуры вообще, хотя, повторим, самые каноны могут и меняться.