— Я сказал — расскажешь! — повысил голос Митя. — Пойдешь к моему отцу и во всем признаешься. Про Алешку, про его отца… ты ребенок, тебе ничего не будет.
— И батьке моему, который велел сделать, чего паны попросят, иначе по миру пойдем — тоже ничего не будет? Мамке, которая знала, да не донесла? — и по выражению лица Мити сразу все поняла. — За поднятие навий сколько каторги дают?
— За сообщничество…
— Один черт, прости Господи! — отмахнулась девчонка и уставилась на Митю, мрачными, разом потемневшими глазищами. — Хучь ты меня, паныч, полиции сдай — мовчаты буду! Хучь режь, хучь жги — ани словечка не скажу!
И Митя понял — не скажет.
— Они ведь снова что-нибудь придумают. Алешка с его папашей. — также мрачно процедил он.
Плевать на Бабайко, но невыносимо знать, что младший Лаппо-Данилевский от него ускользнул. Да и старший тоже… смеются, небось, язвят… как ловко всех провели.
— То вже не моя печаль! — твердо отрезала девчонка. — Що сама натворила — за то расплатилася, а до чогось иншего мне дела нет.
— Расплатила-ась? — злорадно протянул Митя. — По твоей… — он пожевал губами, словно проглатывая слова, и наконец выдавил. — …детской невинности здесь убивали живых и тревожили покой мертвых. Попрана воля и власть Мораны-Темной, а самое главное… Крестьянская девка подняла мертвецов и заствила их работать на местного лавочника? Знаешь, что скажут в обществе, когда прослышат об этом? — он шагнул к ней близко-близко, уставился глаза в глаза, так что девчонка невольно вздрогнула под его мрачным немигающим взглядом. — Скажут… удобно-то как! Мертвые рабочие у станков, мертвые крестьяне на земле… не едят, не пьют, не обманывают хозяев, не просят жалованья. А живые тогда… зачем, а, ведьма? Батька твой, мамка, которые так удачно рассчитались с долгами… на что они вообще?
Девчонка нервно сглотнула:
— А… нехай говорят… где ж они снова богов-то найдут?
— Я тоже раньше не думал, что богов можно на огороде накопать. До того как приехал в здешнюю… — Митя стиснул челюсти, и процедил сквозь зубы. — …провинцию.
— Но князья Моранычи не допустят…
— Ах, теперь ты вспомнила о Моранычах! Конечно, не допустят, только во что это роду обойдется? За дармовых работников глотки рвать будут — только намеки на возможность! Но это… как ты там говорила — не твоя печаль? Ничего, сейчас станет твоей. — и широкий толстый ремень сам собой скользнул в руку.
Девчонка поглядела на него безумно расширившимися глазами… пронзительно взвизгнула и рванула прочь. Но Митя дернул ее к себе, перекинул через колено… и огрел ремнем по обтянутому пестрой разрезной юбкой тощему заду.
— Да как вы смеете! — отчаянно суча ногами, пронзительно завопила девчонка. — Отпустите меня немедленно, вы…
— Это тебе за пробужденных богов: за одного! За второго! — не обращая внимания на крики, продолжал орудовать ремнем Митя. — За цеха у нас в именье! За Гришку из поезда — чем черт не шутит, вдруг бы мы с ним и впрямь подружились…
— Ни с кем ты подружиться не можешь, потому что изверг! Пусти-и! Меня по закону нельзя бить!
— А я тебя как Гнат Гнатыч — по беззаконию! За Гришкиного отца, за нападение в роще…
— Я тебе жизнь спасла, два раза — пусти-и-и!
— За первый я тебя отцу не сдаю, а за второй — дяде, а уж он бы с тобой за поднятых мертвецов… И за тех, что на дороге… и за тех, что в имении…
— Вира-а-а! Выкуп! — извиваясь, провизжала девчонка.
Поднятый ремень остановился в воздухе. Даринка, отчаянно всхлипывая, скатилась с его колен, отползла, баламутя лежалую листву, вскочила.
— Ну и какую же виру ты готова предложить за все мои… неудобства?
— Только про сэбэ думаешь. До инших и дела нема! — зло размазывая слезы по щекам, всхлипнула она.
— Уж кто б говорил…
— Мне есть дело! Я… — она полоснула его взглядом.
Надо же, сколько ненавидящих — сперва Ингвар, теперь эта…
— Я… — руки ее опустились, и она вдруг поникла. — Кажуть, вас домовик донимае. Можу допомогты.
— И что ж ты можешь? — подозрительно прищурился Митя.
— Можу навчиты як нового вывести: береш зносок, тобто яйцо без желтка, та и носишь его девять ден подмышкою, да гляди — не моешься!
— Мало получила? — прищелкивая ремнем, поинтересовался Митя.
— А що таке, бани у вас все одно нету… Ладно, ладно! — увидев его перекошенную физиономию, Даринка метнулась к брошенному под деревьями мешку… и сунула Мите в руки ночной горшок с вензелем. — На! Це з вашего поместья. Ему виддашь! — и кивнула в сторону притороченного к седлу автоматона мешку.
— Зачем? — невольно подхватывая едва не упавший горшок, изумился Митя.
— Побачишь! — Даринка отскочила… и юркой змейкой ввинтилась в кусты. — А тоби я ще помщуся! Ты мне не батько, щоб ремня давать! Чуешь? Помщуся! — донесся из-за деревьев ее голос.