Фабрика мертвецов

— Что ж, давай начистоту! — процедил тот. — Ты не вернешься в Петербург, к «лучшим людям империи», что бы ты ни делал. Я не для того вытаскивал тебя из этого гадюшника!

— Что? — Митя замер, на миг напомнив самому себе пойманного в луч света суслика.

Отец растянул губы в неприятной усмешке, какая появлялась у него при разговоре с подозреваемыми.

— Если бы не подвернулось это назначение, я бы сам попросился на Урал или в Сибирь — увезти тебя подальше от столь любезного тебе высшего света. Я понимаю, что виноват — слишком много времени отдавал службе, и не заметил беды у себя в доме. Но надеюсь, вовремя спохватился. Понадобится, я не только в губернию тебя увезу, я тебя в имении запру, будь оно хоть трижды в руинах! Но не позволю, чтоб мой сын превратился в манерное ничтожество, навроде младшего князеньки Волконского!

Митя словно в помрачении оглядел пыльную степь — вместо нее могла быть сибирская тайга? Не Сибирь-Южная, а самая настоящая Сибирь? И выпалил единственное, на что был способен после такого потрясения:

— Младший князь Волконский — благовоспитанный человек, истинный пример для подражания!

— Другим бездельникам! Митя… — отец вдруг опустил руки, как-то разом осунувшись, словно прорвалась давно накопившаяся усталость. — Благовоспитанность для дам какое-никакое, а достоинство… Да и то — кто пожелает себе жену, если всех достоинств у нее — одна благовоспитанность? А уж для мужчины… Такие, как твой разлюбезный князь — не военные, не чиновники, не ученые, а… надо же, «благовоспитанные люди»! Порхают из гостиной в гостиную, бессмысленное занятие почему-то полагая найважнейшим. От лапотного крестьянина пользы больше, чем от твоего кумира.

«А ведь отец еще даже не знает, как этот самый кумир обошелся со мной! И как хотел обойтись с ним…» — подумал Митя… и упрямо набычившись, выпалил:

— Его принимают в лучшем обществе! Его сам государь принимает!

Потому что так и есть! И… даже оскорбления от Волконского лучше, чем то, что творит отец сейчас!

— У государя работа такая: кого только принимать не приходится! Но ты… Не хочешь идти по моим стопам — воля твоя. Будь военным, как твой дядя, или поступи в университет… да хоть в поместье хозяйствуй, хоть… мелочную лавочку заведи! Все лучше, чем светская дурь со сплетнями: кто на каком балу танцевал да на кого государь поглядел!

— Мелочную лавочку? Я… я дворянин! Ты не имеешь права держать меня здесь! Я не преступник!

— Дворянин ты только потому, что я награжден потомственным дворянством. И отнюдь не за успехи в танцевании кадрилей. И где тебе находиться, буду решать я, как твой отец. — голос отца потяжелел.

— Я… все равно сбегу! Подальше от тебя!

— Изволь. Попробуй добраться до Петербурга пешком — потому что денег на билет я тебе не дам. Да и на что ты будешь жить? На подачки княгини Белозерской? На пряники их, может, и хватит. А твои светские приятели вовсе не стремятся к дружбе с теми, у кого не хватает денег на роскошные выезды и ложи в театрах.

— У меня есть матушкино наследство!

— От которого ты не получишь ни копейки пока я, твой опекун, не буду уверен, что ты поумнел и остепенился. И не станешь, подобно бывшим владельцам нашего имения, вышвыривать матушкины деньги на столицы-заграницы!

— Я… я тебя ненавижу! — заорал Митя.

— Не кричи, благовоспитанный юноша. Подчиненные услышат, могут усомниться… в твоей светскости.

— Пускай слышат твои подчиненные! Я хочу… чтоб ты умер! Чтоб… князь Волконский узнал, что ты говоришь про него, и вызвал тебя на дуэль! Или один из твоих обожаемых преступников тебя застрелил, или государь отправил в твою любимую Сибирь, или… Ненавижу тебя! — не переставая кричать, Митя кинулся к своему паро-коню, вскочил в седло…

— Какая страсть к светской жизнь — родного отца ради нее уничтожить готов! — с неприятным смешком бросил ему вслед отец, но Митя не слушал его — он уже гнал коня прочь, мимо рощи, мимо исправника со стражниками… и тут же дернул стопорной рычаг, едва не вылетев из седла, когда автоматон замер, как вкопанный.

Прямо над степью — не в небе, а над самой землей — плыло белое облако. Оно стремительно приближалось, катясь над травой и перескакивая через овраги, и вдруг разлетелось в перистые клочья, точно разорванная великаном подушка. Из клубящегося пара вырвался…

— Паро-кот! — с благоговением прошептал Митя. — Спортивный!

Не иначе как французский — такие обводы делали на заводах «Рено»…

Пыхая паром и сверкая надраенным до блеска металлом, громадный стальной кот играючи перемахивал овраги, которые даже Митиному паро-коню приходилось объезжать. Лапы с крючьями когтей цеплялись за малейшие неровности почвы. Взвился на гребень холма и понесся вниз по склону с той же ловкостью, с какой настоящий кот цепляется за спинку дивана. Стальная громада ринулась прямо к толпящимся у рощи людям, клуб горячего пара ударил Мите в лицо, окутывая все вокруг, а когда распался — напротив уже торчала здоровенная, побольше тигриной, морда паро-кота. Выражение стальной морды было по-кошачьи наглым. Кот шумно спустил пар, голова его наклонилась, и из седла поднялась…