Фабрика мертвецов

— Немножко барышень Шабельских! — непонятно уточнила вторая. — Совсем-совсем чуточку! Ну пойдемте же, пойдемте!

— Ты проводи, а я простыни спрячу, пока мисс не заметила. — заговорщицки протянула ее сестра. — Вы же не расскажите маменьке, как мы вас пугали?

— И папеньке…

— И мисс Джексон…

— И Антоничке… Это наша гувернантка, она такая душка, но ей вы тоже не расскажите, правда, Митя? — обе барышни уставились на него пристально-пристально, не мигая, словно стараясь пробуриться к нему в мысли.

— Могут быть розги? — поинтересовался Митя.

— Ну что вы! — принужденно и явно фальшиво возмутились барышни. — Разве можно пороть таких милых девочек как мы?

— В вашей прелести, барышни, трудно сомневаться. — многозначительно усмехнулся Митя. — Хотелось бы знать, что я получу за молчание?

— Оо-о, какой вы! — протянули они разочарованно, и в унисон спросили. — А что вы хотите?

— Я подумаю. — еще многозначительней пообещал он.

Барышни переглянулись, потом одна подхватила юбки — коротенькие, всего до икры, с выглядывающими из-под них кружевом панталетт — и побежала вверх по лестнице, а вторая принялась торопливо собирать брошенные простыни. Митя, усмехаясь, последовал за первой — напрасно барышни думают, что он шутит. Хотят сохранить то место, на которое надевают панталетты, придется платить выкуп: что стребовать, он пока не знал, но сразу завести должников весьма полезно.

— Нам… …э-э, туда! — Капочка (а может, Липочка) покрутила головой, словно не вполне уверенная куда идти, и повела Митю через переднюю залу, почти пустую: лишь снова зеркало и портреты.

Висящий на ближней стене портрет был плохоньким, скорее всего написанным местным художником, но Митя замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Изображенная на нем дама была одета по старушечьей моде двадцатилетней давности: глухое темное платье, кружевной чепец, из-под которого не выглядывало ни единого волоска. Лицо ее, с гладкой кожей, казалось странно молодым, словно вполне еще привлекательная дама зачем-то пыталась выдать себя за старуху. Но главное в портрете были глаза! Прозрачные, как стекло, очень-очень светлые, такие, что должны казаться невыразительными. Но вот не казались, выразительности в них было хоть отбавляй… так что и вовсе смотреть не хотелось. Приглядись к портрету — и эти странно живые глаза на бездарно намалеванном лице ввинтятся в твой разум, как шурупы, а уж что там внутри наделают, страшно и подумать!

— Это — наша бабочная тетушка! — немедленно сообщила его спутница.

— Не-ет, это наша теточная бабушка! — бесшумно взлетевшая по лестницы сестрица возникла у Мити за спиной — от простыней она уже успела избавиться.

— Мы — ее внучатые племянницы! — хором возвестили барышни, а потом лишь одна из них добавила. — Нашего покойного дедушки сестрица. Только мы ее никогда не видели.

— Ее убили, еще когда противный Петька только родился.

— Убили? — Переспросил Митя — вот вам и тихие места!

— Во время крестьянских волнений. Когда предыдущий невинно убиенный государь-император повелел, чтоб мы… то есть, не мы, конечно, а еще дедушка и бабушка…

— И бабочная тетушка!

— Теточная бабушка! Чтоб они зачем-то отпустили здешних крестьян на волю, и отдали им много-много кусочков от нашей земли. А им почему-то те кусочки не понравились. Хотя батюшка до сих пор не понимает, зачем нам вовсе было отдавать. — закончила одна.

— За выкупные платежи. — пробормотал Митя. В питерских салонах весь последний год, с приходом нового государя, тоже принято иронически не понимать, для чего все реформы предыдущего императора были затеяны. Но должен же он показать глупым девчонкам, что умнее и знает больше.

— Так за это деньги полагались? — изумленным хором вопросили барышни и переглянулись. — Как думаешь, куда потом делись?

— В Европу ездили?

— Или на противного Петьку потратили!

— А это кто? — поторопился вмешаться Митя, кивая на портрет напротив: там тоже была изображена старуха — на сей раз по настоящему древняя, а наряд ее относился ко временам и вовсе до французского нашествия. Только вот глаза… глаза были точно такими же: пронзительными, странными, и что скрывать… страшноватыми.

— А это уже ее бабочная тетушка! — сообщила одна из сестриц, кивая на первый портрет. Покосилась на сестру и снисходительно добавила. — Ну или теточная бабушка, ладно уж…

— А вот это тогда — бабочная тетушка теточной бабушки? — саркастически хмыкнул Митя, указывая на третий портрет: на сей раз дамы лет тридцати с нарумяненными щеками и густо напудренными по моде еще прошлого века волосами. Но глаза, глаза… они были одинаковы у всех трех портретов!

— Какой вы умный, Митя! — пропели сестрички: то ли издевались, то ли и впрямь…

— А у бабочной тетушки номер три тоже есть своя… — начал Митя… и тут же понял, что вопрос бессмыслен: на четвертой стене висел портрет, настолько старый, что превратился просто в почерневшую от времени доску, на которой внимательный взгляд мог различить лишь смутные контуры фигуры… но даже с него на Митю смотрели жуткие пронзительные глаза!

Ответить сестрицы не успели — совсем рядом раздался отчаянный вопль.