Мысли пронеслись в стремительном хороводе… и стихли, оставив после себя ледяное, звенящее спокойствие. Сегодня он прояснит все до конца: и со здешними событиями… и с отцом… и с собой. Митя покосился на настойчиво напирающую на стекло мертвячку — и вихрем вылетел за дверь, захлопнув ее за собой и на всякий случай подперев колонной с бронзовым конем.
— Йдешь, панычу, чи под теми дверями ночуваты будешь? — шепот Даринки доносился с другого конца коридора. А он не услышал ни ее шагов, ни даже движения воздуха.
Митя высокомерно поглядел во мрак… сообразил, что толку от надменной физиономии все равно нет, никто ж не видит… и аккуратно ступая, двинулся следом. Доски у него под ногами едва слышно поскрипывали: вот как у девчонки получается ходить настолько бесшумно?
— Швидше! — влажные пальцы обхватили его ладонь, и Даринка поволокла его вниз по лестнице. Ступеньки взвыли под ногами. — Ох и шумный же ты, панычу!
Митя выдернул руку и принялся демонстративно протирать каждый палец извлеченным из кармана платком. Девчонка едва слышно фыркнула и аккуратно толкнула входную дверь. Высокая и широкая створка медленно и тоже бесшумно, как все, что происходило вокруг Даринки, распахнулась…
— Трррр! Тррррр! Трррр!
Митя отпрянул назад — пространство перед входом заливал мерцающий золотистый свет. В его сполохах то появлялись, то исчезали черные, изъеденные временем бока древних каменных статуй у входа. „Фонари у дверей — тоже электрические!“ — восторженно ахнул Митя, теперь уже кидаясь вперед — плевать на мертвецов, это надо увидеть!
— Банг! — мертвячка спрыгнула сверху на вымощенное камнем крыльцо. Ощетинившаяся когтями лапа мелькнула у самого Митиного лица. Отпрянуть он не успел — навья сама шарахнулась назад, сдавленно шипя и прижимая лапу к груди. Припала к земле, растопырившись, точно громадный паук — и снова прыгнула, целясь прямо в распахнутые двери помещичьего дома. С пронзительным скрипучим шипением покатилась кубарем, точно натолкнувшись на невидимую стену.
— Ne serait-ce pas charmant?[26] — пробормотал Митя, глядя на мечущуюся у круга света навью. Мелко ступая обутыми в тяжелые чеботы ногами и широко раскинув руки, как канатоходец над площадью, старуха обходила световой круг по самому краешку, даже носочком не заступая за его границу. Глубоко вошедшая дубовая щепка так и торчала из глазницы, зато уцелевший глаз пялился на Митю. — Похоже, она боится угольных свечей — прямо как перуновых молний! — с восторгом первооткрывателя воскликнул он. Быть может, он даже расскажет об этом отцу — пусть напишет доклад на Высочайшее Имя о пользе электрических фонарей для защиты от навий, глядишь, быстрее из здешней провинции выберется.
— Свезло нам — навить на кладбище идти не треба, сама пришла! — Даринка не отрывая глаз от мертвячки.
Странные у нее представления о везенье.
— Ту женщину, Оксану, что за ней присматривала, она уже загрызла?
— Ох и добрый ты, панычу, прям страх сказать! — мерзко щурясь, протянула девчонка.
Митя только скривился — причем тут доброта?
— Голодная навья будет во что бы то ни стало прорываться в дом. — пояснил он этой дурочке.
— Кажу ж — добрый-добрый…
Словно в подтверждение его слов навья снова кинулась прямиком на световой круг — и снова с яростным шипением откатилась.
— Шо тут коиться? — раздался гневный женский голос — и из мрака вынырнула давешняя бойкая стряпуха. — Шо за шум…
Шея мертвячки скрутилась: лицо вывернулась за спину, а Митя увидел старушечий затылок — блекло-розовая кожа просвечивалась сквозь поредевшие космы. Навья глянула на замершую перед ней стряпуху — руки тетки были все еще уперты в крутые бока — из пасти мертвячки вырвался скрежещущий свист. Без единого звука стряпуха подхватила юбку и дернула в темноту. Навья ухнула — и длинными скачками кинулась за ней.
— Да ну что ж! — как-то неопределенно возмутилась Даринка — и выскочила за световой круг. Митины пальцы на сей раз поймали не ее косицу, а воздух.
Митя замер на пороге. Единственное разумное деяние — вернуться в дом. И запереться в своей комнате. Может, еще проверить, как это отец столь восхитительно крепко спит, когда по фасаду навьи ползают. Мертвячка сожрет стряпуху — отяжелеет, до свету заползет в укрытие, и отыскать ее будет не сложно. А подзакусит девчонкой — так и вовсе обожрется, бери ее голыми руками. Мешало разумному плану лишь одно: пришлось бы признать, что он и впрямь трус. Да и девчонка — единственная, кто что-то знает о здешних делах!
— Говорить с ней после навьих зубов будет затруднительно. — процедил он, ныряя в темноту.
— Пошла! Геть звидси! — стряпуха обнаружилась в распахнутых дверях своей кухни — над этой самой дверью тоже светил электрический фонарь.
„На кухне! Для работников! Эдакая вещь! Ну, это уж и вовсе слишком, Свенельд Карлович!“ — Митя расстроился.