Фабрика мертвецов

— Выдумки необразованных крестьян! — непримиримо вскричал Ингвар. — Вы тут такого… фольклора еще наслушаетесь: вроде любимой местной истории про давно умершую родственницу Шабельских… будто бы та была ведьмою и могла галкой летать над губернией и все про всех узнавать!

— А она могла? — со всей серьезностью поинтересовался Митя. — Что Шабельские говорят?

Бешенный взгляд Ингвара его даже не порадовал.

В голове так и крутились слова Петра Шабельского об эгоистично позволившей себя убить старой ведьме… Странная фраза Даринки насчет долгов в семействе крестьянки Оксаны, владелицы ночной вазы с вензелями… А главное… слова молодого мужика на деревенском причале. Как он там сказал? „Нема часу разговаривать, паныч, а то вечно робыть придется“. И то и другое Митя и впрямь тогда посчитал… художественным преувеличением. Фольклором.

Глава 32 Сын к отцу пришел

— Автоматоны и вареники, электрические свечи и ведьмы! — отец склонился над стоящей на столе у кровати лампой с абажуром бело-молочного стекла, некоторое время сосредоточенно рассматривал ее фарфоровый цоколь — а потом торжествующе повернул круглую пуговку. Лампа вспыхнула, выхватывая из темноты широкий золотистый круг. Некоторое время, что отец, что Митя зачарованно смотрели на нее, наконец отец пробормотал. — Это какая-то уж вовсе невообразимая роскошь. Наше новое место жительства меня все больше поражает! Даже проселочные дороги тут, и те с чудинкой. Хорошо хоть мертвяки самые обычные.

— У нас нет места жительства — мы вторую ночь укладываемся спать в чужих домах. Твои следственные артефакты уничтожены, новехонький автоматон сломан, я лишился гардероба. — Митя старательно отвел глаза от золотистого круга света — все, что в доме Ингвара, ерунда, и никакой роскоши, тем паче невообразимой, тут быть не может. Даже если это электрические свечи. Подумал и добавил. — И мертвяки тут не обычные.

— Ворчишь, как старик! — фыркнул отец. — Сядь уже, не стой передо мной, как городовой на докладе.

— Я не городовой! — зло вскинулся Митя. Отец невыносим!

— Не ершись! — рассеяно обронил отец. — Я подумал… может, ты хочешь мне что-то рассказать? Например, почему мой гардероб не тронули, а твой был уничтожен полностью?

Митя прикусил губу и тут же поторопился отпустить: недостойная светского человека манера, появляющаяся у него, когда он нервничал. Скрывать глупо… и опасно. Отец был сыскным, а он, Митя, спортсмэном, как говаривали в Петербурге на альвийский манер, светским юношей, наконец… просто юношей! Он и сам не понимал, почему ему так отчаянно хочется утереть отцу нос… в его же собственном деле. Обида — обидой, но… Митя же никогда… или скажем так, давно, с самого переезда в Петербург не увлекался сыскарством. Честь и славу видел в успехах в свете, а лучше — при дворе, а вовсе не в вульгарной погоне за всяческими мазуриками.

Митя открыл рот… прикрыл… вздохнул… С чего начать? Сразу с Остапа Степановича? Не забыть мужика на причале, объяснить, почему его истерзанные вещи указывают на Лаппо-Данилевских…

— Сын… — отец вдруг шагнул к нему, с высоты своего роста пытаясь заглянуть Мите в лицо. — Может, хватит тебе уже со мной воевать? Ингвару, бедолаге, житья не даешь, изъязвил парня совсем. Парень-то хороший, а с сегодняшнего дня и вовсе, считай, боевой товарищ. Нас только что убить пытались — это же чудо, что мы все живы! Радоваться надо, а не… гонор свой показывать.

„Ах, значит, вот так… Ингвар — хороший парень, а я — показываю гонор.“ — Митя почувствовал, как внутри стало горячо от злости.

— Может быть просто для меня, в отличии от вас, батюшка, и столь любимого вами Ингвара, вот эти попытки несколько утратили новизну? Приелись, привычка появилась…

— Быть может… это моя вина, что я не поверил тебе тогда в роще. — проворчал отец. Было заметно, что он смущен.

— Быть может? — повторил Митя.

— Быть может! — рявкнул отец. — В любом случае, я хотел бы снова взглянуть на твою шею.

— Я выпил заряженной воды. — перебил его Митя. — Никаких следов не осталось.

— Значит, в мой саквояж лазил ты! — с явным удовлетворением, что можно больше не оправдываться, воскликнул отец. — Ты хоть понимаешь, что я собирался уже жаловаться Шабельским на их прислугу?

— Мне следовало мучиться?

— Тебе следовало спросить у меня!

— Лекарство от травмы, в которую ты не веришь? — ответил Митя. — А если я тебе скажу, что мертвячка на полустанке приходила за нами — ты поверишь? И Гришка с отцом погибли случайно — потому что их приняли за нас? На самом деле это нас хотят убить — тебя и меня! — отчаянно выпалил он.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Отец недоуменно приподнял брови и… расхохотался. Громко, заливисто, совершенно искренне.

— Ох, Митька! — вытирая набежавшие от смеха слезы, наконец простонал он. — Надо же, такое придумать! Кто бы осмелился убивать начальника губернского департамента полиции? Какие же дела тут должны твориться — не меньше, чем государственная измена! Хватит уж труса праздновать, никто тебя не…