Только вот спускаться — прямиком к шарящим по комнатам Бабайкиным домочадцам — было несусветной глупостью.
Внизу заскрипело, пол содрогнулся под тяжелыми шагами. Митя невольно вжался в стену, тут же сообразив, что действие это бессмысленное — площадка над лестницей крохотная, и для любого, кто поднимется, он как на ладони. Шаги остановились, кажется, прямо под лестницей, внизу хлопнула очередная дверь, и кто-то торопливо затопотал прочь. Чувствуя, как струйка холодного пота скользит по позвоночнику, Митя шумно перевел дух. Невидимым для окружающих, как Даринка, он становиться не умеет, а значит, хочешь — не хочешь, придется ждать. И Митя принялся ковыряться булавкой в замке второй выходящей на площадку двери.
Второй замок поддался даже быстрее первого. Внизу продолжали топотать, хлопать и перекликаться, и Митя торопливо скользнул в приоткрывшуюся дверь, позволив замку защелкнуться за спиной. И тут же отпрянул, стукнувшись лопатками о твердый выморенный дуб.
— Затейники вы, однако же, господа… — нервно прошептал он, чувствуя, как рубашка на спине становится мокрой.
В бревенчатые стены комнаты, строго друг напротив друга, были вделаны ручные кандалы. Осторожно ступая, будто боясь, что его услышат или заметят, Митя двинулся к сползающим на пол, точно стальные змеи, цепям.
— Затейники… — повторил он — теперь не только по спине бежали струйки ледяного пота, но и волосы его шевелились, будто их ворошил невидимый ветер. Потому что одна пара кандалов была на коротких цепях, зато вторая на длинных, настолько длинных, что второй узник мог бы дотянуться до своего соседа… почти дотянуться, если конечно лечь на пол… и вытянуть руку… И вот там, где эта вытянутая, чуть не выдернутая из сустава рука почти дотягивалась до пяток вжавшегося в стенку пленника… Там пол был изодран. Изодран, искромсан, исцарапан глубокими бороздами от когтей.
— Вот же… стервь!
Потому что такие когти бывают только у стерви.
А еще длинная цепь была оборвана. Выдрана из стены, так что место, куда был вбит удерживающий кандалы стальной штырь, теперь лохматилось торчащей во все стороны острой щепой.
Медленно-медленно, точно преодолевая сопротивление, Митя двинулся ко вторым, коротким кандалам и присел рядом на корточки. Большое темное пятно вокруг них отдаленно напоминало очертания человеческой фигуры, а на браслетах… на браслетах кандалов налипли ссохшиеся ошметки кожи. Митя с силой потянул носом: пахло мертвячиной и старой, давней кровью.
Митя зажал себе нос и шумно задышал ртом.
— Мне это не интересно… Мне все равно, кто это был… Все равно, что с ним сталось… У меня свои беды… только свои… Я все равно не мог ему помочь… Что за глупости, и не собирался помогать…
Теперь понятно, как Бабайко и Лаппо-Данилевский так легко решились на убийство — путеец с сыном не первые. И не последние. К трупам отца и Свенельда вовсе не трудно будет подложить еще тела Ингвара и его… Мити. Тоже обглоданные мертвяками! А он еще сам сюда залез — осталось только мертвяка запустить!
Узкое, как все здесь, окно было под самым потолком, но вогнанный в стену железный штырь окровавленных кандалов давал неплохую опору. Митя мгновение поколебался, потом решительно стиснул зубы и бестрепетно (очень хотелось, чтоб бестрепетно!) оперся ногой об штырь. Толчок со всей силы вверх… Не грянулся он оземь только чудом, успел приземлиться на ноги и кинулся на стену уже с разбега… Прыжок, оттолкнуться от штыря, и Митя повис, вцепившись в решетку на окне. Напряг мышцы, подтягивая себя в хоть и узкий, но глубокий оконный проем, оперся коленом… и чуть не обдирая щеки об прутья оконной решетки, прижался к ней лицом. Раз уж через дом пройти нельзя, то надо найти путь, которым можно!
Извернувшись даже не ужом, а штопором, Мите удалось рассмотреть двор Бабайковой усадьбы — почему-то с мечущимися туда-сюда людьми. Сейчас дом еще больше напоминал крепость, только крепость, что вот-вот подвергнется нападению, и местные жители спешат загнать внутрь коз и овец… ну или вот паро-телеги… и закрыть ворота. Последняя из отправившихся на разгрузку четырех паро-телег, вся окутанная клубами пара, влетела во двор — в ее кузове подпрыгивали и грохотали невыгруженные кирпичи. Спрыгнувший с облучка возница ринулся к воротам… Створки и впрямь начали закрываться — сперва неторопливо, а потом все быстрее и быстрее.
— Швидче, бовдуры ленивые, а то вас перших им виддам! — пронзительно заорал откуда-то снизу Бабайка.
— Да что там такое? — Митя подтянулся к самому верху окна и вдавился лицом в решетку.
И увидел! По похожей на развернутый рулон домотканого полотна деревенской улочке катился клуб пыли… и пара. Внутри него блестел металл… и то мелькала громадная железная ручища, то яростно сверкал на солнце стальной нагрудник. Вспарывая облако, точно кинжал — подушку, из пыльной завесы вырвался паро-конь и на предельной скорости понесся к закрывающимся воротам. И… бух-бух-бух! Обгоняя даже шлейф пыли, следом бежали два паро-бота, гулко бухая стальными ножищами. А за ними, то появляясь из пыльных клубов, то исчезая в них, скакали всадники.