Фаэтон со звездой

На следующее утро я доложил командованию об итогах боя, о том, что Туйчибек не успел со своим отрядом преградить путь отступающему Курширмату и фактически сорвал так хорошо начавшуюся операцию по окружению и разгрому основных сил курширматовского войска.

Константин Казимирович Ходаровский — начальник штаба фронта сидел за столом командующего Веревкина-Рохальского и стенографировал весь разговор. Привычка старого генштабиста русской армии, которой он не изменил в Красной гвардии. От старой службы у него сохранился еще длинный полковничий сюртук зеленого сукна со стоячим бархатным воротником.

Умелым командиром, чутким товарищем был Константин Казимирович. Медлительный и спокойный, он всем видом своим чем-то напоминал мне Пржевальского, каким тот изображен на известном портрете времен последнего его героического путешествия в дебри Тянь-Шаня.

Начальник второй стрелковой дивизии и командующий войсками Ферганского фронта Николай Андреевич Веревкин-Рохальский был худощав, высокого роста, левая рука, неподвижная после ранения на Германском фронте, висела на муаровой ленте. Офицер русской армии, он был избран солдатами командиром 4-го Туркестанского стрелкового полка, с которым прибыл в Ташкент по окончанию мировой войны. Он организовал в Скобелеве школу военных инструкторов и младшего комсостава трех родов оружия, эскадрон которой и участвовал в нашем Вуадильском бою с басмачами. Николай Андреевич живо интересовался и, видимо, гордился действиями курсантского эскадрона.

— Надо вызвать отряд Туйчибека в Скобелев и в случае необходимости разоружить, — решил командующий фронтом. — Туйчибека — арестовать! Если подтвердится его предательство — судить!.. Займитесь этим делом, Николай Александрович, — обратился Веревкин-Рохальский к Ушарову.

Николай сидел в правом углу большого кабинета командующего — бывшего кабинета директора гимназии. Выслушав приказ, он встал, щелкнул шпорами.

— Как состояние Милованова? — поинтересовался Веревкин-Рохальский, обращаясь ко мне.

— Из Вуадиля я отправил его на полковой тройке с врачом, больше не видел, — сообщил я и поглядел на часы, напоминая командующему, что сейчас утро и я не мог еще ни наведаться к Милованову в лазарет, ни даже навести справку о его здоровье.

— Хорошо, — кивнул Николай Андреевич. — Вы свободны.

В этот же день, ближе к обеду Николай Ушаров пришел ко мне в полк. Утром в присутствии членов штаба фронта мы были сдержаны и только пожали друг другу руки, а здесь крепко по-мужски обнялись. Он ощупал мои плечи, погладил по спине, уверовав, что я цел и невредим, сказал, улыбнувшись:

— Жив! Это хорошо. Даже не ранен! Ну, расскажи подробнее, как прошел бой. Как тебя встретил Туйчибек?

Я рассказал все, как было.

— Тебе не кажется странным, что отряд Туйчи не успел преградить путь отступающему Курширмату?

— Если бы захотел, то смог бы. Ведь он знал о том, что мы завязали бой. Он мог даже обрушиться на Курширмата с тыла до того, как тот стал отступать к Шахимардану, — заметил я.

— Как он вел себя за пловом?

— Был чем-то удручен... Может тем, что упустил врага. У него на руке, между прочим, бриллиантовый перстень. Он повернул камень внутрь, когда увидел, что я его разглядываю.

— Мадаминовский перстень? — уточнил Николай.

— Кто его знает... Во всяком случае такой большой голубой камень я видел лишь на руке Мадамина. Тогда, на приеме. Редкостной красоты! А что ты мне писал в записке о Туйчибеке? — Я вынул из полевой сумки клочок бумаги с неровными строчками, начертанными торопливой рукой друга.

— О Туйчибеке? — уточнил он, разглядывая собственную записку. — Стало известно, что он передал Курширмату половину патронов, полученных на отряд в последний раз... Около двух тысяч патронов... Видимо, решил служить, как говорится, и богу и черту... Теперь все проясняется. Похоже, что он выпустил Курширмата умышленно... Хорошо, если он ничего не подозревает о том, что командованию это известно. Тогда удастся разоружить его отряд и провести расследование... Вот лиса!

Отряд Туйчибека — около четырехсот джигитов, одетых в халаты, с войлочными тельпаками и чалмами на головах, с красными повязками на рукавах — знак, позволяющий отличить их от басмачей — вошел в Скобелев на следующий день вечером. Выстроился на полковом плацу. Туйчибеку было предложено явиться с рапортом в штаб фронта. Он отправился в сопровождении алли-баши и юз-баши и десятка джигитов из личной охраны.

Отряд спешился. Коней расседлали и завели в конюшню. Джигитов ждал поздний обед в полковой столовой. Разоружили их тут же после ужина и под конвоем препроводили в крепость. Предстояло решить, кого из джигитов призвать в Красную армию для прохождения дальнейшей службы уже в регулярных частях. Их после медицинской комиссии отправят в военный лагерь, что под Ташкентом, для обучения. Остальные, их набралось тоже немало — домой. Их ждал мирный труд.

Предварительное следствие закончилось. Пока шло расследование, Туйчибека держали под арестом при штабе в небольшом помещении с решетками на окнах и земляным полом.