Фаэтон

Больные проснулись. Один, увидев Ефрема, с испугу полез под кровать. Второй взобрался на подоконник с зарешеченным окном, начал кривляться и подпрыгивать, желая, видимо, напугать Ефрема. Третий встал на четвереньки и залаял по-собачьи. Ефрем понял, что находится в палате чокнутых. Накинув на себя халат, он вышел в коридор, но тут же чьи-то сильные руки его затолкнули обратно и заперли дверь. Тогда он стал ломиться. В палате поднялся визг и крик. В него полетели шлепанцы, полотенца, мыльницы, таблетки лекарств. Наконец дверь открылась. Он вышел и тут же от удара — рухнул на пол. Его быстро связали, взвалили на тележку и повезли по длинному коридору. В большом кабинете без окон его, не развязав, поставили на пол. Подошел врач с тонкими, конечно, наклеенными бакенбардами, долго Ефрема разглядывал, несколько раз колол в плечи иголкой, потом приказал развязать. Руки у Ефрема ослабли, он с трудом двигал пальцами. Врач что-то говорил на своем языке, видно, спрашивал. Ефрем мотал головой — не понимаю, мол. В кабинет привели переводчика, маленького человечка без бакенбард. Но и этот не знал по-русски. Тогда Ефрем вспомнил, что по-фаэтовски мэр — тоже мэр, и он несколько раз повторил: «Мэр, мэр, мэр». Вдруг его снова сшибли с ног, а лежачего облили холодной водой. Чертыхаясь, Ефрем поднялся. Он понял, что ему не верят. Тогда он, вспомнив вчерашнюю фразу Фаэты, произнес: «Нельзя без так». И это почему-то оказало магическое действие на врача. Тот быстро отошел к телефону и стал звонить. Сначала не отвечали. Наконец врач заговорил. Долго что-то бормотал, вроде бы даже пел. И неожиданно дал санитарам знак, показав на Ефрема.

Через четверть часа он уже был в новой одиночной палате и переодевался в сухое белье.

Еще через четверть часа он обедал. Санитар принес в палату цветы, — конечно, не живые. Ефрем вспомнил, что в Желтом Дьяволе живых цветов нет.

«Что будет дальше?» — думал Ефрем. Очень хотелось позвонить в гостиницу. Он осмотрел палату и увидел на стене видеотелефон. Обрадовался, но как звонить? Кнопки, цифры. В ПРПП учили, а он забыл. «Ах ты, леший!» Неожиданно экран видеотелефона загорелся, и он увидел Фаэту.

— Фаэта! Фаэта!

Она не отвечала. Казалось, не узнает Ефрема. Смотрела на него осуждающе долго и вдруг исчезла.

Ефрем нажимал на все кнопки, звал Фаэту. Экран погас.

Следующий час принес новые испытания. Ефрема водили из кабинета в кабинет, просвечивали, взвешивали, слушали. На этот раз он молчал.

Наконец вернулся в палату. Не успел отдышаться, смотрит — новое чудо: на пороге сам мэр.

Разговор получился короткий. Старик мэр подсел к кровати и, путая русские слова, объяснил Ефрему, что Фаэта не хочет его видеть без бороды, и, стало быть, Ефрем должен ехать к себе в гостиницу и жить там, пока не отрастет борода. Деньги и все необходимое у него теперь есть, он может со своими друзьями гулять по городу, а когда отрастет борода, должен позвонить Фаэте.

Из этого объяснения Ефрем понял, что матушка и Фаэта не скрыли от мэра своего нового плана относительно наследника. Ефрему было стыдно смотреть старому мэру в глаза, и он не вступал в разговор, только молча кивал головой в знак того, что понимает, о чем идет речь. Но в душе у него все клокотало. Опротивели мэр, больница, весь город, все его порядки и люди! Он вспомнил свою деревеньку на Брянщине, старых друзей, нестерпимо захотелось домой.

Через полчаса после того, как мэр покинул палату, Ефрема выпустили из больницы.

* * *

И вот он поднимается на лифте — сороковой этаж, 1804-й номер. Он знал этаж, номер забыл — в больнице подсказали. Теперь за ним будут наблюдать лучшие врачи города, в неделю раз навещать Ефрема в гостинице. «Это мы еще поглядим», — думал он.

Тревожно было на душе, прямо-таки мерзко. Без бороды совсем вроде как не тот человек. И болело сердце за Асю, предчувствовало недоброе. Вышел на сороковом этаже. Мелькнули две тени в коридоре. Он поспешил к своей двери.

И вот сияющий Утяев обнимает Ефрема.

— Проходи, проходи, Ефремушка! Как говорится, садись. Да где же твоя борода?!

— Спрашивай не где, а кто сбрил… Ну ладно. Докладывай.

Утяев сел напротив Ефрема и тут же поднялся.

— А что докладывать? Что докладывать?! Э-э-э…

— Где наши? Спят еще?

— Кабы спали! Нет их.

— Как нет?! — Поднимаясь с кресла, Ефрем сильно оперся на поврежденную руку. Кривясь от боли и хромая, обошел все комнаты. Вернулся мрачный. — Говори где? — и тут он увидел, что Утяев плачет. Ефрем схватил, директора за лацканы пиджака и затряс его. — Где они, сукин ты сын?

— Да живы, Ефремушка, живы. Едут.

— Тогда чего ревешь?

— От пережитого, Ефремушка. За эту ночь… э-э-э… Честное слово, на десять лет постарел.

Ефрем отпустил Утяева.

— Садись рассказывай. Да покороче, не тяни.

— А как… э-э-э… покороче, с моим-то умением?

— Давай, брат, давай.

— Слушай. Прихожу я, стало быть, вчера вечером, возвращаюсь… э-э-э… веселый такой.

— Помню, как же.