Фаэтон

Рыжий переводчик, вернувшись, снова стал малоприятным типом. Почему-то он позволял себе общаться только с Утяевым. На вопросы Ефрема отвечал односложно, вяло. Как раз Утяеву и рассказал Рыжий историю Мауса. Выяснилось, что этот гид-проходимец Маус предал Рыцаря банде Тобби-2, то есть надземному главарю. Рыцарю не простили, что тот помог Ефрему со своими друзьями скрыться. На стадионе Маус выследил и Людмилу Петровну, и, Стало быть, теперь он мог предать Ефрема с друзьями, на которых, оказывается, был объявлен в городе розыск и назначена сумма в два мешочка пуговиц тому, кто обнаружит сбежавших, особенно девочку Асю и хромого Ефрема. Вот почему они схватили на стадионе Мауса и быстро эвакуировали в подвалы всю пятерку.

Эта история, как выразился Утяев, — «улыбки на масках и, э-э-э… ужас под масками».

Словом, ночь и день после посещения стадиона «Фаэтон» — так он, оказывается, назывался — прошли в тревоге и тяжелых разговорах.

И вот настал новый вечер, Ефрем собрался к Буру. Утяев со вздохом проводил друга до дверей.

На этот раз Бур играл вяло, выигрывал как бы нехотя. А Ефрем, напротив, изобретательно проигрывал. Он, принимая карту, останавливался на одиннадцати-тринадцати очках, либо умышленно допускал перебор — двадцать два. Громко смеялся, шутил: «Я — гость, ты — гость». В конце концов развеселился и сам Бур. Отыграв пять своих мешочков пуговиц, Бур опять раскрыл стенку и потребовал на эстраду женщин. Но Ефрем бесцеремонно разогнал тут же появившихся полуголых красоток.

Ефрему оставалось проиграть один мешочек пуговиц, как вдруг не отходивший ни на шаг от Бура Рыжий что-то шепнул своему повелителю и тот нажал новую кнопку на щитке, который был смонтирован на стенке рядом с диваном.

Сбоку от Ефрема вспыхнул огромный экран телевизора.

— Это Маус, — сказал Рыжий, и тогда Ефрем обернулся.

Во весь рост стоял перед ними пожилой человек с неровно наклеенными бакенбардами. Он глупо улыбался и чем-то напомнил Ефрему прогоревшего делягу.

— Концерт? — спросил Ефрем.

— Совершенно верно, — подтвердил утробным голосом Рыжий.

К Маусу подошел в маске человек с ковшиком, наполненным водой, — кажется, горячей, так как из ковшика шел пар. Человек в маске плеснул воду из ковшика в лицо Мауса. У того отвалились баки и кожа моментально побагровела. Маус вскрикнул и схватился руками за лицо. Но тут появились еще двое в масках, закрутили Маусу руки за спину. Послышалось закадровое кошачье мурлыканье.

Рыжий стал переводить:

— Маусу объявляется приговор… Его глаза высматривали и предавали людей Бура. Приговор: рот зашить! Его руки писали доносы на друзей Бура. Приговор: руку отрубить!..

Ефрем поднялся и схватил в ярости растерявшегося переводчика за грудки.

— Выключи! Выключи, гад!

— Я-я… — захрипел Рыжий. — Я…

Щелкнул телевизор. Экран погас.

Ефрем опустился в кресло и увидел смеющегося Бура.

— Я — Бур. Ты — гость, — смеялся Бур.

— Все вы деляги, — повторил с гневом Ефрем и приказал: — Играй!

Бур, выдержав взгляд, стал медленно тасовать колоду. Долго молчал. Потом замяукал, кошачьи глаза его загорелись.

— Бур говорит, — сказал хриплым голосом Рыжий, — что он спасал вашу пятерку… Бур говорит, что вы можете уходить хоть сегодня ночью… Бур очень сожалеет, что вы не выдержали испытания деньгами. Он хотел сделать вас своим заместителем. Бур подчеркнул — ближайшим. — Рыжий замолчал, а Бур еще мяукал. Рыжий снова заговорил: — Бур последний расспрашивает: хотите остаться и сотрудничать?

Ефрем, перехватив взгляд Бура, спокойно произнес:

— Я не продажный! Хочу на родину!

Бур положил на стол колоду карт и встал.

— Игра закончена, — сказал Рыжий.

* * *

Ни Людмила Петровна, ни Ася и Маратик не знали, куда они в ранний час утра, когда весь город еще спал, усевшись в шаробиль, поехали. Но Ефрем сказал им: «Друзья, не волнуйтесь, я с вами», — и все доверились этим словам. Ефрема до слез взволновала эта преданность. Он не спал ночь, собирал рюкзаки, которые ему выдали по распоряжению Бура. Главарь не пожалел продовольствия, даже сигарет и лекарства приказал выдать на дорогу, вернул последний, непроигранный мешок с деньгами…

Желтые безбородые солдатики в шаробиле на вопросы не отвечали, смотрели хмуро, и Ефрем с горечью думал, что Бур подкупил командиров, а эти рядовые автоматчики получат шиш с маслом или, если проговорятся, пулю в затылок. «Вот какие тут жестокости, елки зеленые, — думал Ефрем. — Деляги и есть деляги, даже жизнь человека оценивается в деньгах».

Дети спали. Людмила Петровна испуганно смотрела на солдат. Тускло горели лампочки в салоне.

Из шаробиля они вышли молча, в полной тишине. Утреннее небо было хмурое, в серых облаках. Но воздух уже пах почвой. Любимой, незабытой.

Утяев вынес на руках Маратика. Ефрем — Асю. Он поставил полусонную девочку на ноги, а сам пал на колени. Наскреб пригоршню почвы. Ефрем тоже понюхал горсть почвы. Нет, она еще была неродной, незнакомой.