Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Раневская Ф.Г. в роли матери Мотылькова, Коновалов Н.Л. в роли Медведева. «Слава». Москва, Центральный театр Красной армии, 1936–1937 гг. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

Раневская Ф.Г. в роли Агриппины Солнцевой. «Рассвет над Москвой». Москва, Театр имени М.Н. Ермоловой. 1950 г. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

Раневская Ф.Г. в роли Агриппины Солнцевой. «Рассвет над Москвой». Москва, Театр имени М.Н. Ермоловой. 1951 г. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

И вдруг случится – как, не знаешь сам,
Хоть силишься себя переупрямить,
Но к старшим братьям нашим и отцам
Бесповоротно охладеет память, —
И имена твердишь их вновь и вновь,
Чтоб воскресить усопшую любовь.

Соседи часто меж собой не ладят:

Живя бок о бок, видишь лишь грехи.
Не оттого ль отца роднее прадед?
Не оттого ль прадедовы стихи
Мы набожно читаем и любовно,
Как не читал и сын единокровный?..

Молчанье – мой единственный наперсник.

Мой скорбный голос никому не мил.
Коль ты любил меня, мой сын, иль сверстник,
То уж давно, должно быть, разлюбил…

София Парнок, «Отрывок», 3 октября 1925 г.

Таким образом, истории и судьбы повторились – девочки навсегда покинули родительский дом, чтобы найти ответы на те вопросы, которые задавать в их семьях было запрещено. Однако это ни в коей мере не отменяло их наличия.

Поиск этих самых ответов у Сони и Фаи сложился по-разному, но не встретиться в безумной круговерти начала ХХ века они не могли, хотя бы для того, чтобы, обнявшись, сфотографироваться у безымянного фотографа, оставить изображение себя улыбающихся и не могущих при этом говорить, чтобы рассказать потомкам о том, что же произошло между ними на самом деле, и о каких грехах упомянула София Яковлевна в своем стихотворении…

Следующим героем беседы Раневской и Цветаевой на феодосийской набережной стал, разумеется, Максимилиан Александрович Волошин, которому поэтесса, по ее словам, была обязана «первым самосознанием себя как поэта».

Из воспоминаний Марины Ивановны: «Впервые Макс Волошин предстал передо мной в дверях зала нашего московского дома в Трёхпрудном. Звонок. Открываю. На пороге цилиндр. Из-под цилиндра безмерное лицо в оправе вьющейся недлинной бороды. Вкрадчивый голос: «Можно мне видеть Марину Цветаеву?» – «Я». – «А я – Макс Волошин. К Вам можно?».

Конечно можно!

И это уже потом Максимилиан безнадежно влюбится в Марину и посвятит ей стихотворение «К Вам душа так радостно влекома».

В Феодосии Фаину Волошину представила Цветаева. И Макс тут же предложил своей новой знакомой почитать стихи Эмиля Верхарна на поэтическом вечере, посвященном его памяти.

На французском языке, разумеется.

Вот и пригодилось знание языка, который в свое время в безнадежной тоске Фанни Фельдман зубрила в Таганроге.

Не гримасы ли судьбы все это?

Вполне возможно, что и они!

Марина Цветаева с дочерью Ариадной. Прага, ок. 1924 г.

Максимилиан Александрович, сам прекрасно владея французским языком, высоко оценил дикцию Раневской, ее произношение – prononciation, да и актерская профессия давала о себе знать. Ему было важно, чтобы все услышали не только его переводы Верхарна («Мои переводы отнюдь не документ: это мой Верхарн, переведенный на мой язык. Я давал только того Верхарна, которого люблю… Приняв произведения в свою душу, снова родить его: иным творческий перевод не может быть»), но и прочувствовали звучание текста на языке автора.

Например, знаменитое стихотворение «Свиньи» – «Les porcs»: