Факап

— Ты это контролировал?

— Ну а как же? — удивился Комов. — Обычная проверка для доверенного лица. Вандерхузе её почти выдержал.

— Гм. В том тексте сказано, что ты дал его во время факапа у Слепого Пятна. Операция "Алкиона". Тогда было жарковато. И ты тогда думал о проверках?

— Тогда? Нет, конечно, — Комов рассеянно погладил подбородок. — Пароль я дал по делу. Нужны были янтариновые стержни для генераторов. Из музея. Яша их получил. Это уже потом, когда всё кончилось, я собрался менять пароль. И тут подумал — а ведь Вандерхузе надо бы проверить. И сохранил старый, только на отслеживание поставил.

— Рискованно, — сказал Сикорски.

— Не особенно. При определённых запросах там всё сразу закрылось бы, — ответил Комов. — Но вообще он не злоупотреблял. Так, пару раз сунулся куда не следовало. Тогда встречный вопрос: он тебе сам сказал, что у него есть мой пароль?

— Нет. Это Ветрилэ. Ловкая девочка. Шерудила под самым носом у Вандерхузе, качала информацию с его компа. Вообще, крутила им как хотела.

— И при этом держала его на дистанции? — заинтересовался Комов. — Я Вандерхузе знаю, он не из той породы, кого можно долго динамить.

— Ну а что ему делать? Я ему за шашни на стороне всё оторвал бы, — Сикорски сделал характерный жест правой рукой.

— На стороне? Так он по Лене работал, — не особенно удивился Комов. — То есть это ты его к ней приставил? То-то я удивлялся. Она же совершенно не в его вкусе.

— Главное, что он в её вкусе, — сказал Сикорски. — Да ничего, привык. Слюбится — стерпится. Как выражается Евгений Маркович в таких случаях.

— Наоборот, — сказала Славин. — Стерпится — слюбится.

Лена сидела тихо — с белым лицом и слегка отвисшей нижней губой.

Григорянц тем временем изучал меню дворцовой Линии Доставки, тихо ругаясь по-армянски. Наконец, он нашёл нужную позицию и принялся набирать номер.

— Бокалы хрустальные, классической формы, — распорядился Горбовский. — А всё-таки зачем? Ах, неужели до сих пор... — он красноречиво умолк.

Рудольф на мгновение нахмурился, потом невесело рассмеялся.

— А, эти слухи... Нет. Я считаю людей, которые меня недооценивают, недалёкими. В том числе женщин. Не могу же я всерьёз тосковать по недалёкой женщине? Которая в итоге влюбилась в моего же агента?

Лена нашла в себе силы презрительно улыбнуться.

— У любой девочки из хорошей космофлотской семьи, — продолжал Сикорски, — есть дежурная байка. Про то, как она отшила парвеню из интерната. У Лены тоже есть такая байка. Про меня. Повод я ей, к сожалению, дал.

— Я, к сожалению, помню, — сказала Завадская. — Особенно букет чёрных роз в янтарине. Кто вам вообще сказал, что жёлтое с чёрным — это хорошее сочетание?

— О, наша Лена подала голос! — обрадовался Горбовский. — Гена, хочу твоего мнения. Как она сейчас построила свою психологическую защиту? Что думаешь?

— Гм, — Комов почесал нос. — Я в этом не силён... Но думаю так. Насчёт Вандерхузе — сказала себе, что не верит ни одному нашему слову.  И правильно: зачем нам верить? Насчёт ног — догадалась насчёт лаксианского ключа. Сказала себе, что Горбовский с ней поиграется и отпустит. Страх боли и смерти подавляет мыслью "не могут же они". Минут через пять до неё дойдёт, что могут. Тогда включит гордость, наверное. Или всё-таки начнёт думать.

— Неплохой анализ. А что думает наш проницательный Валентин Петрович? Ау, Валентин Петрович! Я вас не слышу!

— Я, м-м-м-м... — Валентин Петрович собрался с духом. Духа не хватило.

— Вы, м-м-м-м, полагаете, что я — гадкий, отвратительный тип. Мучающий вашу племянницу. Что отлично гармонирует с моим реноме слащавого добряка и тайного интригана. Как это в мемуаре? "Репутация великого гуманиста, которую он себе долго и целенаправленно создавал". Такой, знаете ли, образ из сериала. Но, видите ли в чём уязвимость вашей гипотезы... — Горбовский щёлкнул пальцами, подбирая слова. — Это слишком накладно: корчить из себя то, чем ты не являешься. Гораздо проще изображать то, что ты есть. Как Пиц Шестой из того же мемуара. Который изображал из себя истерика и самодура, потому что в нём это было. Он, конечно, мог это контролировать. А мог и сыграть. А мог и в самом деле дать себе волю... Так вот, нет. Я не комический добряк, но к людям я отношусь хорошо. И не делаю лишнего зла. В моём положении это почти аскеза. Так вот, постройте другую гипотезу. Исходя из предположения, что всем мои последние действия... даже возмутившие вас... были рациональны и имели смысл. Итак, задача. Зачем я говорил Лене неприятные вещи, лишил её ног и позволил узнать, что её муж был к ней приставлен для слежки? Кстати, слежки за кем? Руди?

— Представить пофамильный список? — поинтересовался Сикорски.

— Пофамильный не надо. Я так понимаю, старые семьи?

— Иногда, — сказал Сикорски, — нужно знать  настроения в этих кругах. Меня в этой среде воспринимают неадекватно. За мной нет трёх поколений космофлотовских начальников. Я из интерната. И всего в жизни добился сам.

— Если бы вы меньше об этом думали, — не удержалась Завадская, — это было бы не так заметно. Яша тоже интернатский, но к нему в наших кругах относятся иначе.