Факап

— Ну это как бы… смотря как посмотреть, — осторожно, очень осторожно ответил Завадский. — Может, совпадение. Видите ли… я всегда стараюсь найти первоисточник.

— И нашли. Первоисточник чего? Мемуара Вандерхузе? — речь Горбовского заметно ускорилась, но осталась столь же чёткой. Комов посмотрел на старого приятеля удивлённо и настороженно.

— Нет. Этого, как его… «Трудно быть богом». Ну, мне помогали немножко, — признался Валентин Петрович.

Он с пыхтением, проминая брюшко, поднял с пола портфельчик. Оттуда был извлечён непрозрачный пакет, который он разорвал наискось. Из пакета он достал невзрачный плоский предмет с едва различимыми надписями.

— Совершенно случайно наткнулись… Очень старая книжка. Дополуденная. Там очень интересные совпадения… но это же когда написано… Древность.

— Что, древняя книга? Средневековая? Было бы по-своему логично, — пробормотал он.

— Ну что вы, не средневековая… — забеспокоился Валентин Петрович. — Дополуденный двадцатый век, эс-эс-эс-эр. В смысле — Советский Союз социалистический, а не эс-эс–ка.

— Оригинал? — поинтересовался Леонид Андреевич, протягивая руку.

— Ну нет, конечно… копия, — прямоугольник перешёл из рук в руки. — Это обложка древней книги. И там ещё несколько страничек… дальше всё сгорело.

— А и Бэ Стругацкие, — прочитал Горбовский. — «Трудно быть богом». Это вообще что?

— Вы посмотрите, — Валентин Петрович нервно потёр нос.

Комов почему–то подумал, что нос архивариуса буквально создан для бородавки — большой, уродливой, очень заметной. То, что её не было, выглядело обидным недочётом. Потом он вспомнил, что Завадский фукамизирован, и подавил разочарованный вздох.

Горбовский тем временем осмотрел серую обложку, открыл её и сосредоточился на тексте.

— Какие–то приключения детей… — наконец, сказал он. — К чему это?

— Во-первых, название совпадает, — начал Завадский. — Во-вторых, имена упоминаются очень интересные… Вот, посмотрите, — он вынул обрывок книги из пальцев Леонида Сергеевича и с выражением прочёл: «Ложа Анкиного арбалета была выточена из черной пластмассы, а тетива была из хромистой стали и натягивалась одним движением бесшумно скользящего рычага. Антон новшеств не признавал: у него было доброе боевое устройство в стиле маршала Тоца, короля Пица Первого…»

— Три раза «была», — заметил Григорянц.

— Два раза «была» и один «было», — поправил Славин.

— У Строгова в «Стажёрах»… — открыл было рот Валентин Петрович, но под взглядом Горбовского поправился: — Я хочу сказать, тут про Тоца… и про Пица… И дальше имена — прямо как у этого… ложного Вандерхузе, — закончил он.

— Ложный Вандерхузе — это удачный эвфемизм, — оценил Сикорски. — Говорил же я, что у нас тут литературный вечер.

— Где–нибудь есть полный текст? — спросил Горбовский.

Завадский сглотнул слюну. Было видно, что он волнуется.

— Пока не нашли. Это чудом уцелело. Стокгольм раскапывали. Там вообще–то всё выгорело, извините. Ищем.

— В смысле — ДГБ ищет? — уточнил Комов. Завадский кивнул.

— А электронная версия? — не отставал Горбовский.

— Нету её, не знаю почему… наверное, не вошло в бесплатный фонд, — Завадский сказал это так, будто он был в этом виноват лично и в том признаётся. — Вообще, много ведь всякой литературы погибло… Ну и ещё есть одно обстоятельство… — он окончательно смутился, как будто подумал о чём–то неприличном.

— А вот и обсуждение Строгова начинается, — с удовольствием констатировал Руди. — Я форменный пророк.

— А Строгов тут зачем? — удивился Григорянц.

Славин тяжело вздохнул.

— Да есть такая проблема. Литературоведческая. Строгов, конечно, гений. Но иногда злоупотреблял мольеровским методом. Брал своё добро там, где находил его. То есть пользовался чужими сюжетами. В частности, кое–что взял у этих самых Стругацких. Ну и у других авторов тоже что–то.

— Да, в творчестве Строгова много ремейков, — театрально вздохнул Сикорски.

— Ну а потом он стал вершиной нашей классики, — продолжал Славин. — И во избежание всяких сравнений… как бы это сказать?

— Книги Стругацких стали… менее доступными, — завершил Валентин Петрович и утёр рукавом обильную росу на лбу.

— То есть тексты уничтожили, — заключил Горбовский. — Или слишком хорошо спрятали, что одно и то же. Но хоть что–то от этих книг осталось?

— Какие–то цитаты, — сказал Завадский. — Ну, можно поискать… Но про маршала Тоца и прочих — до сих пор даже цитат не находили.

— Ясно, — заключил Горбовский. — Значит, вот так… Вот даже так, значит, после этого всё меняется, — он пожевал губами.

— Кем меняется? — переспросил архивариус.

— Ну не нами же, — непонятно ответил Горбовский, о чём–то напряжённо думая.

— А вообще — хорошее было время, — неожиданно сказал Комов. — Интересное.

— Простите? — не понял Валентин Петрович. — Какое время вы имеете в виду? Двадцатый век до Полудня?

— Нет, ну этого я не застал, — Комов посмотрел на собеседника с удивлением. — До Гудбая. Вот неужели никак нельзя было без этого обойтись? — вопрос был адресован Горбовскому, и судя по интонации — явно не в первый и даже не в сотый раз.

— Никак, — тем же тоном ответил Горбовский. — Ты же видел расчёты.