Факап

— По-моему, — сказал Комов, — это сам дворец — часть системы безопасности дворца. Причём не самая большая.

— И не самая важная, — закончил Сикорски.

Повисла пауза.

— И-извините, — в который уж раз начал Завадский. — Я хочу спросить… немного неудобный вопрос такой. Если это что–то секретное, то, пожалуйста, не отвечайте, я терпеть не могу, когда мне память трут… — Он обвёл глазами присутствующих. Ничего особенного не увидел и продолжил.

— Я к Леониду Андреевичу, по поводу Радуги… У вас правда была какая–то капсула, непробиваемая для Волны?

— Нет, конечно, — удивился Горбовский. — Против Волны защиты не было.

— Тогда как же вы планировали спастись? — не понял Завадский. — Или у вас был ключ? Лаксианский ключ? Который выключил бы Волну?

Горбовский посмотрел на него с лёгким удивлением.

— Спастись? Зачем? Я планировал масштабную катастрофу. С гибелью Ламондуа, всех его коллег, и обязательно — двух или трёх руководителей высшего уровня. Лучше всего — моего уровня. Вот тогда Институт можно было бы разогнать, а исследования в этой области закрыть. Вероятнее всего, навсегда. Чего я, собственно, и добивался.

Архивариус недоумённо потряс головой.

— Вы забыли, что я тагорянин, — сказал Горбовский. — Неполноценный тагорянин, позор семьи. К тому же изгнанник. Пусть даже высокопоставленный. В такой ситуации слишком цепляться за жизнь как–то глупо. С другой стороны — успешное предотвращение опасных экспериментов в зоне нашей ответственности…

— Как это изящно сформулировано, — оценил Сикорски.

— …было бы оценено по достоинству, — закончил Леонид Андреевич, не обращая внимания на подколку. — Лет через сто с моей семьи сняли бы санкции, которые она получила из–за моего появления на свет. А мне, быть может, было бы даровано хорошее перерождение.

— К… какое это самое? Перерождение? В каком то есть смысле? — не понял Валентин Петрович.

— Да, термин не очень удачный, — согласился Горбовский. — Тэтан не перерождается. Он постулирует своё бытие в экумене, поскольку является причиной над жизнью.

На этот раз тишина наступила капитальная. Глухая, ватная, мёртвая тишина.

— Кхм, — попробовал прогнать её Комов простым покашливанием. Не получилось.

— Мы говорили про академика Окада, — попробовал свои силы Сикорски.

— Мы о разных вещах говорили, — откликнулся Григорянц.

— Но всё–таки. Как же с академиком? — не отставал Рудольф. — Я ведь прав? Он захотел пожить подольше, так? И ему это обещали? Но немножечко обманули?

— Странники выполняют договорённости, — сказал Горбовский, — но не всегда так, как хотелось бы заказчику. Академик формально жив.

— Бррр, — Валентина Петровича передёрнуло.

— А откуда эта технология? Записывать память на биоматериал? — спросил Сикорски.

— Что–то древнее, — ответил Горбовский. — Мы так и не знаем, где они это купили.

— Украли, — поправил Сикорски.

— Ну не обязательно, могли и купить. Там всё очень сложно. Непонятно, например, зачем записывать сознание именно на биомассу.

— Мы всё время на что–то отвлекаемся, — сказал Сикорски. — Давайте хоть что–нибудь закончим. Я продолжаю свою реконструкцию. Так, значит, академик Окада прогадал. А вот Званцев согласился вступить в ряды. Людей он презирал, моральных ограничений не имел. Заказали ему массовые испытания модификатора в предельно форсированном режиме. Создать полноценную цивилизацию лет за сто. Это, знаете ли, уже можно показывать.

— Кому? — спросил Григорянц. — Показывать кому?

— Потенциальному покупателю, — предположил Сикорски. — А может, и актуальному. Который заказывает освоенную экумену. Люди — очень удобные создания. Особенно если в них встроен механизм самоуничтожения. После выполнения работы, конечно.

— К тому же гуманоидов в Галактике как грязи, — добавил Славин.

— Вы так говорите, как будто это что–то плохое, — заметил Горбовский.

— Так ведь у Званцева всё сорвалось? — не понял Славин. — Его люди загадили планету и…

— Откуда мы знаем, что они загадили планету? — спросил Сикорски. — Это нам сказали. Кто? Галакты.

— Но ведь логично, — сказал Григорянц. — Торопились. Забыли экологию.

— Званцев, — сказал Сикорски, — океанолог. Классик океанологии. Может такой человека забыть про экологию?

— Так чего? У Вандерхузе неправда? У аврорцев всё было очень хорошо? — не поверил Григорянц.

— Нет. У аврориан было всё очень плохо, — ответил Горбовский. — Небо цвета свинца, в море корка застывшего мазута и всё такое. Всё, как нам говорили.

Сикорски внезапно ударил себя ладонью по лбу.

— Ну да, конечно. Краш-тест. Как же без этого.

— Я вот чего не понимаю, — сказал Славин. — Ну, допустим, Странники. Ну, допустим, Званцева к власти привели они. А кто был от них в Арканаре? Кто контролировал операцию?

— Дон Рэба, очевидно, — сказал Сикорски. — Больше некому.

— Ну и кто же его убил? — спросил Славин.

— Антон, кто же ещё–то, — ответил Горбовский. — У парня была отличная интуиция. Он каким–то образом почувствовал, что дон Рэба — не местный. Может быть, даже не с Авроры. Доказать не мог, хотя пытался. Но чувствовал, что очень скоро случится что–то очень плохое, и дон Рэба к этому причастен.