Факап. От публикатора. Пост-эпилог

Институт был основан учениками и последователями некоего Айзека Бромберга. Я не успел пообщаться с ним лично, но читал некоторые его тексты. Сам он именовал себя историком науки. В его обширном архиве и в самом деле можно найти несколько работ на эту тему - на мой вкус, довольно неряшливых по  части доказательств, но интересных в части гипотетической. Истинным же предметом его интереса были секреты - или то, что ему таковыми казалось. Он посвятил жизнь разысканиям и разоблачениям. То же завещал своим ученикам и последователям, которых у него нашлось на удивление много.

Как я теперь понимаю, у Бромберга было недурное чутьё на определённую проблематику - при полнейшей неспособности её по-настоящему осмыслить. Похоже, он сам это осознавал, но не мог принять. Это вызывало в нём бессильную ярость. Полагаю, именно это чувство, спроецированное в интеллектуальную плоскость, и создало Институт как таковой - или, по крайней мере, предопределило его атмосферу.

У меня нет намерения очернять детище Бромберга. В конце концов, работа в Институте была лучшим временем моей жизни. При желании - и я охотно признаю, что оно у меня есть - я мог бы представить и само учреждение, и его сотрудников в самом благоприятном свете. Но я не могу полностью абстрагироваться от своей professional competence. Если же подходить к данному вопросу с этой стороны, то придётся признать: Институт занимался тем, что мы здесь, в Республике, называем подрывной деятельностью.

Конкретнее. Сотрудники Института  раскапывали факты, бросающие тень на земную власть и земные порядки, а потом предавали их огласке. Они не останавливались даже в тех случаях, когда добытая информация угрожала отношениям Земли с другими расами или могла причинить иной ущерб. Им хотелось наказать "систему", причинить ей вред, нанести рану. Ну или хотя бы царапину.

У большинства из них эти желания сочетались с абсолютной убеждённостью в том, что никакие действия Института не могут ни на что повлиять в принципе. Я бы сказал: никто не верил в прочность земных устоев так, как они, считавшие себя непримиримыми антагонистами таковых. Впрочем, они и не причинили им никакого вреда. Земную цивилизацию убили совсем другие люди.

Главными предметами ненависти (и всепоглощающего интереса) институтских сотрудников были две организации - КОМКОН и ДГБ. Обе занимались примерно тем же, чем у нас - Комитет Защиты Конституции и Служба Информации и Прогнозов, с поправкой на земные масштабы. Соответственно, венцом мечтаний любого сотрудника Института было сорвать операцию КОМКОНа или ДГБ - или обессмыслить её результаты. Это был именно венец мечтаний: нечто недостижимое, но именно поэтому бесконечно желанное. По легенде, это однажды удалось самому Бромбергу - он вроде бы предотвратил какое-то очередное КОМКОНовское злодейство. Я заинтересовался этой историей; увы, самое поверхностное знакомство с документами показало, что Бромберг воспользовался информацией, слитой ДГБ.В Впрочем, я догадывался, что Институт используется службами безопасности для своих игр - в чём и состоял hidden reason его существования.

Но мне тогда всё это было безразлично. Да, я хотел знать то, чего не знают другие. Но я никогда не считал это правом, за которое стоит сражаться. Я не страдал той смехотворной умственной горячкой, которую люди называют "потребностью в справедливости" или "чувством внутреннего протеста". Принимая систему в целом и пользуясь её благами, странно и нелепо отвергать её из-за какой-то отдельной частности. Это касается и пресловутого "права знать правду". Вообще говоря, любые принципы имеют свою цену - и теряют всякий смысл, когда их соблюдение начинает обходиться слишком дорого.

Так я думал тогда. Теперь, по прошествии жизни, я в этом совершенно уверен.

VI

Институту Бромберга я обязан тремя знакомствами.

Во-первых, с институтским архивом,  полном интереснейших документов разного уровня достоверности. На них я, что называется, отточил зубы.

Во-вторых, с методиками глубокого погружения в информационный поток. Это впоследствии очень помогло мне на новом поприще.

И, наконец, в третьих - с Майей Глумовой, которая стала моим учителем, наставником и ближайшим другом.

Несколько слов о наших отношениях. Не помню кто - кажется, Строгов - сказал, что настоящая дружба между мужчиной и женщиной невозможна без крохотной доли телесного отвращения. В нашем случае эту роль сыграл межвидовой барьер. Не скрою, в иные дни (или ночи) я горько сожалел о существовании этой невидимой и несокрушимой стены, разделяющей нас. Не знаю, случалось ли Глумовой испытать нечто подобное - хотя я почти уверен, что да. Но, так или иначе, невозможность физической близости стала залогом и платой за единство душ, редко встречающееся в нашем несовершенном мире. Другими словами - мы увлечённо работали вместе.

Теперь несколько слов о том, как связались наши судьбы.