Факел

- Товарищ Мальцев, несколько месяцев назад создана специальная комиссия, которая проверяет архив. Натолкнулись и на ваше дело. В нем хранятся ваша жалоба, коллективное письмо ваших товарищей по службе, а также письмо подполковника Соловьева. («О, значит, и Шплинт написал!» - пронеслось в голове Павла.) Разобрались детально во всем. Были на месте, в воинской части. Беседовали с коммунистами, в том числе и с товарищем Бортовым.

- С Иваном Сидоровичем?! - вырвалось у Павла.

- Да, с Иваном Сидоровичем. Он теперь начальник политотдела… Ну вот, разобрались детально и нашли, что обвинили вас напрасно.

- Так и должно быть, - выдохнул Павел. На его худощавом лице вдруг выступили красные пятна, лоб покрылся испариной. - Так и должно быть, - тихо повторил он и, через силу привстав, потянулся к графину с водой.

- Садитесь и не волнуйтесь, пожалуйста. - Степан Иванович налил в стакан воды, подал Павлу.

- Да как тут не волноваться, как?! - Павел дрожащими руками поднес стакан к губам, зубы выбивали мелкую дробь о стекло. Отпил несколько глотков, пришел в себя.

- Вот ваша Звезда Героя. Носите с достоинством, Павел Сергеевич, вы ее заслужили.

Павел встал, посмотрел на крупные руки Степана Ивановича, протянувшие Золотую Звездочку, и глаза его повлажнели.

- Вы извините, что так получается. Да я и… не стыжусь.

- Ну что вы, Павел Сергеевич… До свидания. Желаю счастья.

- Спасибо, Степан Иванович.

Павел попрощался и зашагал было к выходу. Потом обернулся:

- Да! А вы не знаете случайно, где этот… как его, Загубисало?

Степан Иванович на миг задумался.

- Интересует? Конечно, знаю. Пришлось с ним повозиться. Теперь он, сам понимаете, не у дел. Да и Федорович в запасе.

- Как это правильно!

Стоит Павел Мальцев на набережной. Ложатся снежинки на его разгоряченное лицо. Он думает о пережитом.

- Паша, - раздался у него за спиной голос Вали. - Что ж ты так долго? Пойдем. Тебя ждут.

- А-а, это ты, Валюша! Ну поздравь, дорогая, поздравь. - Павел шагнул навстречу, припал к ее плечу.

- Дай, я хоть одним глазком на нее взгляну, - попросила Валя. - Твоя? - кивнула она на Золотую Звезду.

- Моя. По пятнышку на одном из лучиков узнал.

- Ну пойдем, Паша, - Валя взяла его под руку.

- Ты, говоришь, там ждут? - спросил Павел. - Кто же?

- Все ждут, Паша. Дядя Миша, тетя Маша, Леночка…

- Мы мигом, - вдруг заторопился Павел, тверже ставя на обледеневший тротуар костыль.

- А еще, Паша, ждет тебя… знаешь кто?

Павел остановился.

- Неужели Бортов?

- Он, Павлик, он. А Дима Соловьев телеграмму прислал. Поздравляет, оказывается, ему сообщили…

- Вот так Шплинт! И тут успел.

Впереди показалась станция метро.

Москва - хутор Должик

1963-1965 ФАКЕЛ

Рассказ

В один из майских дней мы с Алексеем Ивановичем отправились на прогулку в горы. День был теплый, солнечный. После обильных дождей буйно цвели каштаны. На склонах гор, где петляла еле заметная тропа, зеленели сочные луга, повсюду, словно бабочки-капустницы, виднелись белоснежные зонтики ромашек. Внизу, под обрывом, бурлил ручей - желтоватый, торопливый бежал куда-то вдаль, резвился на перекатах, пенился и злился, когда на пути встречались большие щербатые валуны.

- Красота-то какая! - сказал Алексей Иванович, когда мы поднялись на вершину холма. - Дух захватывает. - Он снял широкополую соломенную шляпу, подставил солнцу голову. - Вот так и захватил бы все солнце и увез с собой! - воскликнул он, потирая от удовольствия грудь. - Но увы…, нельзя, мотор не тот, сдает. - Алексей Иванович положил на сердце ладонь, прислушался: - Ишь, как разыгралось: стук-стук, стук-стук, стук-стук… Ведь и прошли-то с гулькин нос, а оно так расшалилось, вот-вот выпорхнет, как птаха из клетки. Стук-стук, стук-стук…

Мы свернули в тень, под куст сирени, присели на скамейку, закурили.

- А давно сердцем-то маешься? - спросил я Алексея Ивановича.

- Давно ли, спрашиваешь? - Алексей Иванович сощурил глаза, подумал, словно вспоминая что-то важное.- Да уж двадцать лет минуло.

- А сколько ж тебе теперь?

Алексей Иванович опять не сразу, а как бы прикинув в уме, который ему год, ответил:

- Сорок третий пошел.

Я невольно посмотрел на лицо Алексея Ивановича. Лоб его был перерезан глубокой складкой, из уголков глаз бежали морщинки.

- Удивляешься? - с грустью в голосе спросил Алексей Иванович. - Кому ни скажу - все удивляются. Загибаешь, мол, старина. В двадцать лет нажить сердечную болезнь - как тут не удивляться! Посмотришь, пятидесятилетние и те рысаками скачут. А тут - сорок лет. Юноша!

Алексей Иванович привстал, дотянулся до ветки сирени, на которой еще блестели капли дождевой воды, прикоснулся к нежным фиолетовым лепесткам.

- Жизнь, она, брат, такая штука, - продолжал он, - кого угодно перемелет. Ну, а мне за свои годы-то довелось и сладкого попробовать, и горького хлебнуть.

Алексей Иванович отпустил ветку, и капли, вспорхнув с крестообразных сиреневых куполков, обдали нас брызгами.

- Ты где в сорок первом был? - спросил Алексей Иванович.

- Под Проскуровом.

- Туго пришлось?

- Было дело.