Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан потребовал, чтобы его посещение центра оставалось в тайне. Не хватало светить свою нервную рожу на всех инфоканалах. Абель пытался хорохориться, но иногда забывался, сникал, уныло глядел перед собой. И что ему сказать, Фабиан не знал, просто обнимал осторожно, бережно целовал в щеку и шептал что-то глупое. Енох Агазариан лично следил за процедурой. На попытку выставить Фабиана за дверь тот вежливо, но очень внятно уведомил доктора Агазариана, в какой богадельне тот может искать себе приют, если посмеет настаивать. Агазариан фыркнул, велел выделить этому упрямцу униформу, приказал держаться сзади и не путаться под ногами.

Через пару дней после этого сияющий от счастья Агазариан сообщал Абелю и Фабиану, что результаты очень даже обнадеживающие. Абель слушал его с угрюмой миной. Фабиан предпочитал молчать – ему куда важней было отвратительное самочувствие Абеля.

– Ему можно верить? – спросил он Абеля, когда Агазариан наконец оставил их в покое.

Абель поморщился и отвернулся.

– Жлоб он, – буркнул он.

– Это означает «да», «может быть», или что он жлоб? – уточнил Фабиан.

Абель покосился на него и усмехнулся.

– Скорее всего, первое и третье, – отозвался он.

Через три месяца Фабиан инициировал пересмотр реформы консулата. Нет-нет, он не собирался отказываться от своего титула. Но два номерных и немерено вицеконсулов обозначали только одно: никто ни за что не отвечает. И консулов с номерами снова стало двенадцать. Симпатичное число. Есть кому делегировать задания. Есть кого призвать к ответу. Кронелис вздохнул с облегчением. Севастиану долго смеялся, но признал, что в таком виде консулат куда более дееспособен.

Через полгода Абель отдыхал после очередного плазмофереза и был при этом развлекаем Аластером Армониа, Алефом и Бетом Армониа-Лорманами. Детки были ужасные, не сидели на месте ни одной минуты, устраивали шума куда больше, чем стадо маралов в брачный период, бесцеремонно забирались на кровать, требовали, чтобы папа сделал им чаю, дал конфету, показал картинку, чтобы дядя посмотрел, как они умеют писать, читать, и почему дядя все время лежит, он устал? Аластер сидел, водрузив ноги на кровать Абеля, прикрикивал на детей и гордо улыбался при этом. Абель хотел тишины – и радовался компании. А дети были дивно хороши, лучше их, наверное, были бы только их с Фабианом спиногрызы.

Через три года Фабиан и Абель собирались присутствовать на открытии зимнего сезона в театре балета. Журналисты должны были запечатлеть, как первая чета торжественно идет ко входу. Руминидис смотрел на шедшего к машине Абеля.

– Офигенная реклама экзоскелета, – бурчал он. – У доктора Аддинка такая внешность, что он втюхает кому хошь даже касторовое масло.

Фабиан покосился на него.

– Лучше бы кто-нибудь ему в башку немного мозгов втюхал, – процедил он.

– Кресло в багажнике, если что, – отозвался Руминидис.

– Откажется, зараза, – поморщился Фабиан.

– Опять на руках донесете, – пожал плечами Руминидис.

Фабиан хмыкнул, сел в машину рядом с Абелем.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– За последние восемь минут ничего не изменилось, – бодро ответил Абель. – Отлично, просто замечательно.

Фабиан привычно взял его за руку.

Абель привычно сжал ее – это сделал за него экзопротез. Но кажется, пальцы чуть дрогнули, помогая ему.