Кстати, эта уютная «Русская чайная» очередного эмигранта из сибирской глубинки бывшей Российской Империи, ресторатора Александра Максимовича Маева, очень оригинальный ресторанчик по дизайну и служит пристанищем для всей русскоговорящей богемы Нью-Йорка. Да и кормят тут на удивление вкусно и сытно, но дороговато, чего уж там-то. В общем и для меня это место со временем тоже превратилось в «пристань загулявшего поэта». Все стены этого заведения увешаны картинами современных русских живописцев, проживающих в Нью-Йорке, но это не дань моде или прихоть эстетствующего мецената. Все картины оставлены «в залог» под небольшую сумму и любой посетитель ресторанчика может выкупить понравившейся ему пейзаж, натюрморт или заказать у художника свой портрет. Все вырученные от продажи деньги пойдут автору художественного полотна, а небольшой «денежный залог», это всего лишь такая скрытая форма материальной поддержки нуждающегося живописца. Ведь «за просто так» не каждый «мастер холста и кисти» согласиться принять деньги на пропитание. Художники тоже люди гордые… но зачастую очень голодные.
Мы ужинаем втроём и ведём за столом неспешные разговоры о музыке. Между делом Джейкоб и Наум вполголоса язвительно «перемывают косточки» знакомым актёрам и актрисам, что присутствуют в зале ресторана и заодно просвещают меня о взаимоотношениях в артистической среде. Мдя… оказывается тут кипят настоящие «афинские страсти». Актёра «В» никак нельзя приглашать в спектакль, если там уже занята актриса «К», так как у них было «нехорошее расставание» и они спектакль «обязательно испортят». А певец «П» категорически откажется выступать со сцены, если в ангажементе занят «С»… В общем, «мериться рейтингами» и «выяснять отношения», это излюбленная черта всех российских «служителей Мельпомены» ещё с незапамятных времён.
— Так о чём Вы хотели меня спросить, мистер Лапин? — Наум отпивает глоток чая и расслабленно откидывается на спинку стула.
— Скорее попросить. Видите ли, вскоре мой контракт заканчивается, после чего я вернусь домой. Но меня беспокоит судьба девочек Бейгельман. Сестрёнки очень талантливы, но прекрасно понимаю, что ангажемент на театральной сцене в ближайшем будущем им не светит и немного опасаюсь их разочарования от этого факта. Они уже вкусили «звёздную пыль» и наивно возомнили себя маленькими «звёздочками». Я хочу попросить Вас помочь им пережить этот период. Вы же знаете, что они никогда профессионально не обучались музыке и у родителей нет финансовой возможности дать им это образование, но девочки одарены уникальными вокальными способностями от рождения. Найдите для них хорошего наставника, и Вы сделаете доброе дело для всех нас.
Я действительно обеспокоен. Не знаю, как складывалась музыкальная карьера у девчонок в моей реальности, но абсолютно уверен, что никакого участия в мюзикле у них быть не могло. Да и некоторая «звёздность» у сестрёнок уже просматривается, а это довольно нехороший симптом. Мне совсем не хочется, чтоб эти юные «звёздочки» высоко взлетев и быстро сгорев рухнули в неизвестность. Кто знает, как сложится их судьба после моего вмешательства? Уже жалеть начинаю, что поддался первому порыву и пригласил сестрёнок в свой спектакль.
— Хорошо мистер Лапин. Я прекрасно понимаю Вашу озабоченность и постараюсь девочкам помочь. Среди моих знакомых есть очень много талантливых музыкантов. Думаю, что мой добрый друг Абрахам Элстайн в этом мне не откажет. Это всё?
— Пожалуй — да, разве что ещё один вопрос остался. Скажите, Вам имя Бенцион Витлер знакомо? — Наум на минуту задумывается.
— Нет. А я должен его знать? Кто это?
— Музыкант. Я сам узнал о нём год назад в Париже. Услышал на бульваре песню в исполнении уличного баяниста и пригласил его в кафешку. Вот за плотный ужин и двадцать франков «помощи» он и переписал мне ноты и слова той песенки. Имени этого бродяжки я не помню, но с его слов он играл в оркестрике того самого Бенциона в Берлине. Оркестр был еврейский и после прихода к власти нацистов все разбрелись кто куда. Витлер вроде бы перебрался в Польшу, то ли в Варшаву, то ли в Ровно. Но это не суть важно. Важно то, что у меня с собой есть слова и ноты той шикарной песни. Я Вам передам нотную запись, но только при одном небольшом условии. Эта песня войдёт в репертуар сестёр и только они будут её исполнять, Вы согласны? А если Вам удастся разыскать или когда-нибудь случайно встретится с автором, передайте ему мои искренние извинения, если я что-то напутал в словах или в музыке. Сам я эту песню не исполнял, не было случая, но перед отъездом обязательно порепетирую с сёстрами. По-моему, она словно специально создана для этого дуэта. — с этими словами передаю нотную запись собеседнику и тот с интересом начинает читать текст.
— «Где взять бы немножечко счастья»? Хм, однако оригинальное название! Но тут два текста? Один на идиш, а второй на русском языке? О! И компиляция двух текстов? Но зачем? — мой визави смотрит на меня не скрывая удивления.