Миссис Редфилд утверждает, что в апреле 1940 года на вечеринке у Рэндольфа Нордена ее заставили пить против воли. Уверяет, что, когда между часом и двумя ночи почти все студенты ушли, она была пьяна. Поняла, что оставшиеся начали вести себя плохо, но осталась, потому что у нее кружилась голова. Отказалась участвовать в том, что должно было произойти в других комнатах, и сидела в салоне около рояля. Другие девушки - Бланш Леттиджер и Хелен Стразерс - силой затащили миссис Редфилд в спальню и вместе с молодыми людьми держали ее, пока Рэнди Норден „пользовался» ею. Хотела уйти из комнаты, но они привязали ее за руки, и все молодые люди по очереди „нападали» на нее, пока она не потеряла сознание. Она сказала, что в этом участвовали все юноши, а девушки, по ее воспоминаниям, смеялись. Ей кажется, что был пожар, горели занавеси, но воспоминания эти у нее нечеткие. Около пяти утра кто-то отвел ее домой, она не помнит кто. Она ничего не рассказала о происшествии матери, единственной своей живой родственнице, потому что боялась. В октябре 1940 года она была на приеме у доктора Фидио. Казалось, она страдает от обыкновенного воспаления шейки матки. Анализы крови показали, что речь идет о венерическом заболевании, хронической гонорее с внутренним изъязвлением половых органов. Она рассказала доктору Фидио о том, что произошло в апреле 1940 года, он посоветовал ей подать в суд. Она отказалась, не желая, чтобы об этом узнала ее мать. Доктор Фидио посчитал, что серьезность симптомов предполагает хирургическое вмешательство. В ноябре она легла в госпиталь, и он сам провел операцию по удалению матки. Матери она сказала, что речь идет об аппендиците. Миссис Редфилд всегда считала, что заразил ее Норден, но она не совсем уверена, так как „нападали» на нее все молодые люди. Из ее показаний можно с определенностью заключить, что она имела также противоестественные сексуальные отношения с девушками, но ей слишком тяжело об этом говорить. Она говорит, что рада, что они умерли. Узнав, что Бланш Леттиджер стала проституткой, она сказала: «Это меня не удивляет». Она закончила такими словами: «Я была бы рада, если бы и Хелен умерла. Это она все начала».
Четыре часа подряд они обрабатывали Коэна и применили к нему шоковую терапию, которая повергла бы в ужас его психоаналитика. Они заставляли его снова и снова вспоминать все детали той давней вечеринки, читали и перечитывали ему отрывки из заявления Маргарет Редфилд, требовали рассказать своими словами о том, что произошло, объяснить, почему загорелись занавески, что делали девушки, и так далее до той минуты, как он заплакал, повторяя: «Я не убийца, я не убийца!» Когда они прекратили допрос, помощник прокурора провел с инспекторами маленькое совещание.
- Не думаю, что его можно посадить, - сказал он. - У нас нет никаких конкретных доказательств.
Карелла и Мейер согласились.
- Проследим за ним, - сказал Карелла. - Спасибо, что пришли.
Они отпустили Дэвида Артура Коэна в четыре часа пополудни. Инспектору Берту Клингу было поручено проследить за ним, но он не успел взяться за работу - Коэн был застрелен в ту самую минуту, когда спускался по залитым ярким солнцем ступеням комиссариата.
XVI
На другой стороне улицы, напротив комиссариата, домов не было, только парк. За невысокой стеной ни единого дерева не нависало над Тротуаром. Они нашли гильзу у подножия стены, из чего сделали вывод, что стреляли именно отсюда - стрелок находился гораздо ближе к жертве, чем обычно, и этим объяснялось то, что Коэну разнесло половину черепа. Клинг сразу выбежал из здания и, перепрыгивая через ступени, рванул на ту сторону дороги. Он обыскал все тропинки и кусты, но все напрасно - убийца исчез. Слышен был только отдаленный шум деревянной карусели.
Полицейских эта история начинала забавлять. Убийство прямо на ступенях комиссариата - довольно хороший образчик черного юмора, и полицейские оценили именно комическую сторону происшествия.
А Карелле было совсем не смешно. Он знал, что ни Томас ди Паскуале, ни Хелен Вейль не могли пустить пулю в голову Коэну по той простой причине, что за ними постоянно следовали двое полицейских.