Я объяснил, что эта часть парковки, как и весь участок пути отсюда до шоссе, находится в слепой зоне: камера, которую здесь установили, не работала. Осмала погрузился в печальную задумчивость — или притворился, что в нее погрузился. Судя по оттенку красного на его носу и ушах, он ждал моего прибытия довольно долго.
— У вас нет предположений, кому могло бы захотеться сбить ваш флагшток? — спросил он.
— Ни единого.
— А вы не думаете, что это своего рода послание?
— Послание?
— Может, кто-то хотел о чем-то вам напомнить? — подсказал он.
Я покачал головой, глядя на металлический пенек.
— Мне это ни о чем не говорит, — сказал я чистую правду. Как и Осмала, я размышлял над тем, могло ли в инциденте с флагштоком содержаться некое сообщение, но, если оно там и содержалось, расшифровать его я был не в состоянии. В конечном счете сбить флагшток — не слишком разумное действие.
— Помните фотографию, которую я вам показывал? — спросил Осмала.
Я подтвердил, что помню.
— Вы не думаете, что человек с фотографии мог иметь отношение к этому акту вандализма?
Только если ему удалось выбраться из морозильника, пройти на парковку, сесть в чужую машину, вжать газ в пол, сбить флагшток, а затем вернуться в морозильник.
— Не знаю, — сказал я. — Думаю, это крайне маловероятно.
— Почему вы так думаете?
— Просто… Вы сами говорили, что этот тип — профессиональный преступник. А это больше похоже на работу любителя.
Я слышал свои собственные слова, как будто их произносил кто-то другой. И понимал, что именно это и произошло. С одной стороны, флагшток был поврежден намеренно; с другой — проделано это было чрезвычайно кустарно. И тут вдруг мне все стало абсолютно ясно.
— Но я здесь не из-за флагштока, — сказал Осмала.
Я узнал его фирменный стиль. Резкая смена темы в попытке подловить собеседника на растерянности. Я быстро нашелся:
— У вас появилась новая информация относительно смерти моего брата?
— Насколько мне известно, нет, — сказал он, похоже, ничуть не смутившись уже моей попыткой сменить тему разговора. — Там все было довольно просто — если вы извините меня за подобное выражение. Насколько хорошо вы знаете свой персонал?
— Я появился в Парке приключений только…
— Конечно, — кивнул Осмала и продолжил: — За такое короткое время трудно хорошо узнать людей. Достигнуть с ними близости, если угодно.
Я промолчал. Осмала смотрел на меня тем же изучающим взглядом, каким минуту назад разглядывал пенек от флагштока.
— Ваш брат когда-нибудь говорил вам о своих сотрудниках? Рассказывал о тех, кого он берет на работу? Какими мотивами он руководствовался при их приеме?
— Нет, никогда, — снова честно ответил я. — Об этом мы… тоже не говорили.
— А что насчет вас?
— Что насчет меня?
— Вы сами это с ними не обсуждали? Я имею в виду их профессиональные достоинства. Оценку их эффективности. Насколько мне известно, подобный подход очень популярен.
— У меня на это не было времени. Возможно, после того как я ознакомлюсь с…
— Именно, — кивнул Осмала. — Широкая вовлеченность, как они это называют. Босс и сотрудники садятся вместе, ведут диалог, слушают друг друга, рассказывают о своей жизни, о своих потребностях. Я слышал что-то такое.
В его тоне появились какие-то странные ноты. Мы стояли посреди огромной парковки под ясным осенним небом, но у меня почему-то возникло чувство, что я заперт внутри тесной и плохо проветриваемой комнаты. Возможно, со стеклянными стенами.
— Я не хочу опаздывать, — сказал я и сделал осторожный шаг к входу в Парк приключений. — Если не возражаете…
— Долг зовет. — Осмала кивнул и махнул рукой. — Не смею вас больше задерживать.
Он как будто указывал, куда мне следует идти.
21
Сарай, в котором повесили человека, был большим, выкрашенным красной краской и стоял в стороне от других сооружений. Плюсом, с моей точки зрения, был и тот факт, что с южной стороны он практически вплотную примыкал к роще. Более того, в этот час роща находилась в тени, а я — под ее защитой. После долгой быстрой ходьбы я чуть задыхался и еще не совсем четко представлял себе, что делать дальше. От открытого пространства меня отделяла лесистая полоса в несколько метров шириной. Я остановился в полутора десятках метров от сарая. За углом виднелась дверь, расположенная посередине стены, приоткрытая, но чуть-чуть — хватило бы протиснуться кошке или собаке. Или молодому поросенку. Или стройному мужчине, чье подвешенное тело вытянулось под силой собственной тяжести. Я перевел дух, оперся плечом о старую ель и попытался привести в порядок мысли, роившиеся в голове в более чем достаточном количестве.
В роще пахло осенью.