Фактор жизни

Сердце гулко билось в груди, он упал на балкон, мокрый от пота и дождя, и постоянно задавал себе один и тот же вопрос: «Что случилось?» — пытаясь убедить себя, что все было галлюцинацией, возникшей в результате шока.

Или перед ним приоткрылась другая реальность — на краткий миг, но так, чтобы он смог ощутить ее, потрогать и почувствовать запах, — альтернативный мир, где он сбросил себя в ничто, радостно приветствуя смерть как возможность прекратить жизнь, потерявшую внезапно всякий смысл?

Неужели он знал о природе, времени и Судьбе меньше, чем думал?

— Возможно, Эльва. Возможно, и так.

Потом он вернулся в комнату, стараясь не смотреть на жалкие останки в золотой чаше и на безжизненное сморщенное тело Оракула, лежащее на полу. Три микродрона все еще работали, они ползали по одежде и зияющей ране Оракула.

Системы доложили Тому о полном составе охраны: более ста вооруженных воинов и почти тридцать человек обслуги. Спускаться внутрь терраформера было слишком рискованно.

Тогда он приказал одному из дронов изготовить плетеное поливолокно, использовав золотую чашу, и сделать из него канат, а сам вновь вышел на балкон, где по-прежнему бушевал штормовой ветер.

— Милорд, к вам гости.

Было ли это продолжением разговора? Или прошло какое-то время?

— Я не хочу никого видеть.

— Милорд…

— Спасибо за все, Эльва. Но это приказ.

А потом был долгий опасный спуск вниз по канату, лицом к изрезанной поверхности. Достаточно легкий при сухой погоде и при медленном темпе прохождения, он был смертельно опасным, когда вокруг царит хаос и приходится скользить вдоль мокрой от дождя каменной стены, раскручивая голой рукой канат, обмотанный вокруг пояса, и почти ничего не видя в темноте.

— Том! — Это был уже другой голос.

Возле экваториального гребня он наконец нашел отверстие, вцепился пальцами в шероховатый влажный камень и прыгнул в сухое укрытие.

У него не было выбора — требовалось проникнуть сквозь мембрану. Он надеялся только на одно: самое худшее, что при этом случится, — сработает звуковая сигнализация.

— Томас Коркориган!..

Он бежал, крадучись, вглубь, туда, где проход становился шире, к тому месту, где происходил запуск транспортных багов, но жак — другой жак, не его друг; жак с перепонками между пальцев и серебристыми фасеточными глазами — прыгнул на него, потому что включилась система охраны, но Том действовал быстро, очень быстро, и жак был повержен, кровь лужей растекалась вокруг него — темная, почти лиловая на керамическом полу. Еще одна смерть…

И мелькнул образ: мертвая кошка в туннеле.

— Как думаешь, во что ты играешь?

Затем он бросился внутрь бага и крикнул: «Вперед!»

И стенки кокона, похожего на стручки мальвы, давили на Тома, пока жук герметично закупорил отверстия. А потом он стартовал, и Том почувствовал тошноту, вызванную ускорением. Потом был спуск по параболической траектории, шум тормозного реактивного двигателя и мягкий толчок.

— Труда? — Он поднял глаза и впервые почувствовал, как холодные слезы текут по его щекам.

Потом был долгий пеший переход через темное пространство. И нерегулярные остановки на отдых.

И великолепный рассвет, окрасивший небосвод в бледно-лимонный цвет с мазками серого и искрами белого. И ни души вокруг, только тупая техника. И он мог спускаться в глубь Нулапейрона, подальше от неестественных просторов космоса.

И было долгое пешее странствие, требующее такой сверхвыносливости, какой он даже представить себе не мог. Он шел вперед, освещая дорогу украденными из бага светильниками. В туннеле то и дело встречались ямы. Том шел, ожидая, что в любой момент его может сбить поезд, что он будет раздавлен и выброшен из жизни.

Отчасти он жаждал этого. Но другая часть сознания побуждала его бежать и бежать вперед.

— Что ты здесь делаешь, Труда?

На лице ее было еще больше морщин, и седые волосы стали белее, но манера перекидывать назад шарф и улыбка остались прежними.

Бежать…

— Том, Том. Что ты делал все это время?

Слабая улыбка появилась на его лице, хотя холодные слезы продолжали течь по щекам.

Бежать и никогда не останавливаться.

— Можно сказать одной фразой. — Это был голос Эльвы, стоявшей позади Труды, опустив плечи и сложив на груди руки, но, как всегда, готовой к действию. — Он убивал Оракула.

По земле быстро двигалась слепая ресничная инфузория.

— С процедурами и протоколом? — спросила Эльва. Перед ними был огромный арахнаргос, обгоревший и почерневший, часть грудного отдела нависала над темной расселиной в полу пещеры. Педипальпы провисали дугой, их концы все еще были прикреплены к стенам и крыше так же, как это было во время нападения. Или несчастного случая… Одна педипальпа лежала на земле, сломанная и свернувшаяся кольцами, как ненужная веревка.

«Откуда она знает? — думал Том. — Откуда Эльва знает об Оракуле?»

— Социологические опросы и объявление их результатов являются сегодня не самым лучшим подходом. — Голос Труды был всамделишным. — Если что-нибудь не так, то наблюдается бета-разброс…