Факультет патологии

– Она теперь шелковая будет. Пока не выйдет замуж за меня.

А Ирка так тихо-тихо добавляет:

– Зато потом начнется… – и выдыхает, чуть дыша.

Я смеюсь, Юстинов этого не слышал, кажется.

Каждый учебный год в этом институте у меня начинается с пивной.

Мы отправляемся пить пиво и говорить, где кто провел лето. Которое теперь будет только в следующем году. (Эх, если бы я знал, какое то будет лето…) Оказалось, что они с Юстиновым были в Коктебеле, в Доме творчества, куда его папа достал им путевки. Там же были и Сашка с Никитой, и вся компания Юстинова приезжала, Машка Куркова и другие фарцовщики, с кем он крутит дела.

– В общем, весело было! – говорит Ирка.

– А про Сашку с Никитой я тебе вообще гениальную историю расскажу. Они соревновались в очень интересном виде спорта: кто больше трипперов подхватит. До этого лета у них было поровну, но на данном этапе Никита вышел резко вперед: у него уже их тринадцать, вернее, тринадцатый, а у Сашки только девять. Он остепенился, все время с Оленькой проводит Даличевой.

Саша достаточно отставал, как я понял, но, исходя из этого особого вида спорта, явно не переживал. Юстинову это нравилось:

– Так что Никита у нас – рекордсмен нынче! Победитель по трипперам!

– Где это он их умудряется подхватывать столько? – спрашиваю, наверно, наивно я. Очевидно – все в том же неглубоком месте.

– Да, он ложится на кого попало. К тому же водку жрет, когда лечится, выходит, новый еще не залечил, как старый опять начинается.

– Так он же наградил вокруг себя, наверно?

– Тысячи. А он их предупреждает: я, говорит, трипперный, а они все равно не верят и ложатся.

– Вот Андрюшенька у меня не такой, – говорит Ирка, отхлебывая из его кружки большими глотками пиво. – Правда, Андрюшенька? У тебя же не было ни одного триппера, а?

– Ир, не задавай глупые вопросы.

– Ну скажи, сколько у тебя было?

– Отцепись, Ир.

– Или тебе ни одна не дала, кроме меня?! Скажи, а?

– Ну все. Ирка понюхала пива, теперь тебе, Саш, с ней разбираться.

– Ира, не надо, – предупреждаю я.

– Пусть скажет немедленно, так хочу я.

– Ты мой – вечный триппер, Ира, – говорит он. Ирке, видимо, нравится это сравнение, и она улыбается.

Пивнушка закрывается в восемь, и мы уходим из нее последние.

– Ир, а занятия начались? – на всякий случай спрашиваю я.

– Конечно, милый, как обычно, с первого сентября. А сегодня уже восемнадцатое…

– Ну ладно, тогда завтра в институте увидимся.

– Ты знаешь, что мы теперь с утра учимся?

– Не-а. А чего ж я тогда после трех приехал?

– А это я не знаю, Саш. – Юстинов улыбается.

– А вы что там делали?

– Ждали тебя. – Ирка смеется.

– Пригласить на свадьбу, – добавляет Юстинов. И как далекое эхо мне вслед несется «свадьба-а», «свадьба-а».

Вечером у меня состоялось долгое и нудное обсуждение с папой проблемы: как я буду вести себя (и по-прежнему ли?..). Думаю ли я за голову браться и человеком становиться. Я за нее и так каждый день брался, когда мылся. И он зудил меня полвечера.

Он уже забыл, как я летом читал запоем до одури, и ему это нравилось. И он ходил вокруг меня, не дыша. Он все забыл. Мне стоило долгих трудов, повторов и усилий, либо, правильнее сказать, повторяющихся усилий доказать, что первые две недели никто не занимается, такие правила этого института, и преподаватели пребывают в отпуске. Во что он не верил и собирался сам ехать в институт и все выяснить. От чего мне становилось плохо, гораздо хуже, чем от Иркиного голого танцевания по тортам на столах.

На следующий день воспитательные моменты начали действовать, и рано утром меня выдворяют из дома. Занятия начинаются в восемь пятнадцать, чтоб она была счастлива, эта жизнь. В метро я натыкаюсь на людей, они шарахаются от меня. А я иду, вперед выставив руки, как бы предупреждая. Чья-то железная пясть хватает меня, останавливая.

Милицейская форма и одна звездочка. Маленькая.

– Проснитесь, молодой человек, вы в общественном месте. Забыли, где находитесь?!

– У-у, – бормочу я.

– Дома спать надо. – Он смягчается. – Студент небось.

Смотри, тупой, а догадался. (У меня почему-то с детства такое мнение: вся милиция – тупая.) В институт я доезжаю, два раза спотыкаясь.

Занятия уже начались, но кого они касаются. А все же интересно, какие у нас в этом году занятия. И я иду смотреть, зная, что все это висит где-то около деканата. Я иду к расписанию. Вы ничего не понимаете – впервые за все годы, на третьем курсе обучения, я иду к нему, чтобы посмотреть в расписание. Это же исторический момент, кульминационный пик резкого поворота, небывалый взлет моего падения, коренная ломка мировоззрения…

Но найти его сразу не могу. Я серьезно. Я иду в деканат и спрашиваю Зинаиду, где расписание. Она смотрит на меня и говорит:

– Ты что, смеешься? Я и ей повторяю:

– Нет, я серьезно.

– Как, ты доучился до третьего курса и не знаешь, где оно висит?

Я начинаю издалека:

– Зинаида Витальевна, жизнь такая сложная штука, что не знаешь порой, где твои…

Она перебивает:

– Так вот, расписание висит на стене, прямо напротив двери деканата.

И вся приемная вместе с ней валится от смеха. И лежит еще, по-моему, полчаса.

Я выхожу и правда вижу – висит.