Факультет патологии

И тут она неожиданно сорвала платье и стала носиться по квартире, сбрасывая остатки – трусики, лифчик – с себя. А потом, совершенно голая, выскочила на улицу, и мы отлавливали ее очень долго. Поймали у зоопарка. Кто-то отдал ей пиджак, а Яша отмазывал прицепившегося милиционера, старшего лейтенанта, дежурившего на посту, который хотел забрать ее в отделение. В результате на десятке договорились, и тот размазался в очертаниях темноты, больше никогда не возникая.

Ирку привели в дом, ее била истерика, то ли она играла, было непонятно. Юстинов, орала она, чтобы ей на глаза не показывался, и сучила всех ногами подряд, если он пытался что-то сказать или приближался:

– Пускай себе другую блядь бесплатную найдет, кто будет лазить по гинекологическим креслам из-за его х…я. А я больше не буду! – орала она.

– Ну, как тебе твоя подружка, – ухмыляется Боб, – я же тебе говорил, что она еще покажет себя. Ирка – это редкая женщина!

Юстинов подошел ко мне и, моля, зашептал:

– Саш, я тебе сделаю что угодно, очень прошу, что угодно, только успокой Ирку, а то перед Ленкиными родителями неудобно. – Хотя дело не в них было.

То-то же, подумал я, понял, кто тут укротитель, а то строил из себя героя-любовника, командующего парадом блядей на Красной площади. (Эти бляди и без него скомандуются…) А вот Ирка – нет! Я взял Ирку и увел в ванну, там я ей отмыл одну ногу от крема, другую от грязи асфальта, и быстро успокоил, приведя в себя. Оделась она сама, Лена вежливо и тихо принесла ее одежду. Я отвернулся.

– Кисонька, не надо так делать. Будь умненькая.

– Хорошо, Санечка, – сказала она и поцеловала меня, – ты один понимаешь мою душу.

Что мучило ее, я не мог понять. И почему ей хотелось раздеваться, обнажаться, оголяться и выделяться? Но ее что-то мучило, тянуло, звало. Выворачивало наизнанку. А на нее никто не обращал внимания.

Мы вышли из ванны, она была совсем спокойная, как будто ничего не случилось. В комнате все продолжалось. Юстинов пил токайское, а Боб опохмелялся водкой после первого круга своего водочного захода. Он обычно три круга делал и дважды между ними опохмелялся.

Ирка тут же подсела к Юстинову и обняла его:

– Андрюшенька, прости меня.

Боб затрясся от смеха, и водка пролилась, он не мог остановиться и смеялся.

Но в этот раз Юстинов не послал ее куда подальше, а сказал:

– Ладно, Ир, успокоилась и прекрасно. Скажи спасибо Ланину, что он тебя увел и успокоил, а то бы ты у меня попрыгала, поплясала.

Опять из него попер герой.

Гуляли мы и пили до утра. После Яша взял такси и лично развозил всех по домам, платя таксисту три счетчика: за лишних двух человек в машине, пять утра, разные концы города и прочие экстрадела. Собирались еще на следующей вечер встретиться и допивать оставшееся. Я вышел из машины и попрощался, сказав слова благодарности. Боб с Ленкой уехали к Яше… встречаться сегодня. Встречать зарю утра.

Наконец наступило лето для меня. Для нас, учащихся, оно наступает не так, как для вас с июня, а только с июля, когда кончается сессия. И то, если она хорошо кончается.

Я окунулся в чтение, надо было наверстывать колоссально много. Мне предстояло прочитать, как минимум, тридцать пять литератур разных стран, времен и эпох. Моя феноменальная неначитанность (по сравнению с ними, живущими в столице и все знающими) пугала меня, и единственное, что радовало, что сейчас я осознаю и понимаю гораздо больше и читать буду только по своему, а не чьему-то желанию, не из-под палки, а это важно. Хотя предыдущий год я тоже много читал, но мне казалось мало. Вся эта гоп-компания любила, просто обожала умные разговоры на теплой лестнице: от неведомых мне каких-то звучных имен декадентов до прекрасных писателей XX века, его начала. Мне было стыдно: многих из них я не знал, не читал и не слышал никогда. Да и негде было. Я провинциальный мальчик. Мне просто было не до того в маленьком городке Кавказа, у меня были другие интересы. Хотя и книг там таких не было. Да там и другие ценности ценились: драка, удар, двор, улица. На того, кто читал, смотрели как на ненормального или до-ходняка. Я все же тайком от всех читал, но это было не много, попросту говоря – мало.

От всех этих разговоров мне становилось нехорошо. И я начал, летом. Я читал запоем, не переставая и не останавливаясь. Я читал книгу в день, книгу в два дня, до упада, до изнеможения (мне казалось, я их никогда не догоню, бравадствующих и легко судящих обо всем, обо всех), и чувствовал, как голова моя наполняется, тяжелеет, что-то узнает. С этого момента и навсегда чтение стало у меня каждодневной привычкой.