Факультет патологии

– Честное слово, с января постановление вышло платить всем, и кто из обеспеченных семей тоже, если сессия сдана на «хорошо» и «отлично».

Я напрягаюсь, вспоминая (я уже выбросил ту сессию из головы), и оказывается, у меня нет даже троек: одна пятерка и четыре четверки. Вот это да! Так я умным стану.

– Идем, – Ирка тащит меня за руку, – к старосте.

– Люба, а ну-ка, отсчитай Санечке ему положенные сорок рублей.

– Да ты что! – восклицаю я. – Сорок рублей стипендия?

– Да, в этом году с тридцати двух повысили. Наконец-таки.

Я расписываюсь и радуюсь. Люба Городуля говорит мне:

– Ты чё улыбаешься? – Ну и сиська у нее.

– А что, – говорю, – на дармовщину даже г… есть приятно.

– Ох, Сашка, ты еще, видать, тот жук, – говорит она.

– Но не больше тебя!

– Ты что имеешь в виду? Я – девушка. Она это всем доказывала, повторяя.

– На какое ухо, Люб? – говорю я.

Она косится на меня и обижается страшно, тут же.

– Ну чего ты обижаешься, у тебя даже лик женский, – и я трогаю рукой ее большую торчащую грудь.

Она отскакивает и грозно глядит на меня, молча.

– Да какое это имеет половое значение: девушка ты или женщина, – продолжаю я. – Главное, не отмечай меня на лекциях. А то скрестимся…

– Это в каком смысле?! – волнуется она. И тут Ирка, как всегда, вставляет свое:

– Вы Любу не трогайте, она – девушка. Я отодвигаю Ирку и тихо говорю Любе:

– Хочешь, я тебе объясню, в каком смысле – скреститься?..

Она кивает, подставляя ухо. Я наклоняюсь.

– Это когда палочка попадает в дырочку! – шепчу я.

Она отклоняется (отдается) назад и смотрит на меня с ненавистью, показной:

– Если будешь звать меня женщиной, буду отмечать на занятиях.

Ирку она, видимо, никогда и не отмечала: потому что та признавала в ней девушку, на какое ухо, опять же непонятно.

Я обещаю, что не буду звать ее женщиной, лишь бы она не отмечала.

Каждый раз с утра, когда я прихожу в институт, я обязательно иду в три места, это ритуал.

Прежде всего я иду в туалет, по-большому (простите за физиологичность подробности, я не мог прийти в институт и не об…ть его сначала). Это была как традиция. После этого символического акта я шел в буфет, где по-прежнему воровала Марья Ивановна со своими бутербродами и недолитым кофе без молока. А потом в читалку: читать. Читал я в этом году многое, запоем. В это время я навалился на французскую литературу от начала века до современных авторов и читал подряд: Камю, Моруа, Стиля, Базена, Мёрля, Труайя, Симону де Бовуар, М. Дрюона, Перрюшо. Попутно по спецкурсу, который я выбрал, у нас шла сейчас французская драматургия XX века, и я читал Ж.-П. Сартра, Э. Ионеско, Ануйя и так далее. Французская литература была легка, поверхностна, дидактична. За исключением Камю, Сартра и Сименона. Марсель Пруст – стоит в стороне.

Прочитал нашумевшую вещь Перека «Вещи» о двух мещанах, которых, кроме вещей, ничего не интересовало, и которая мне не понравилась.

А вот в «Иностранке» я нашел очень приятную вещь из современной французской литературы – Ф. Саган «Немного солнца в холодной воде». Я даже обалдел, насколько много было похожего. Даже имя у героини было одинаковое – Натали.

Я иду по институту и вдруг натыкаюсь на Шурика жену, она очень пристально смотрит на меня.

Так кончается мое французское чтение.

Институт никак не кончается. Мы сидим со Светкой на каких-то занятиях рядом. Светка, куколка с картинки, рассказывает мне, как она отдавалась на дне рождения своего мужа на балконе некто Шемелову, конферансье эстрады и телевидения. А потом, как муж вышел на балкон и увидел, а она полуголая (Шемелов только вставлял, закинув, не то задрав платье), – я обалдел, – муж вышел и говорит ей:

– Светочка, так нехорошо делать, оденься, пожалуйста.

– И все? – удивился я.

– Да, – глаза ее ласково округляются, – он ко мне как к ребенку относится.

А она была стройная и красивая, и такой ребенок, как я пацаненок. И вдруг она сокрушается:

– Ой, Санька, я, наверно, скоро всем попередаю, никому отказать не могу.

А я этого не знал…

– Светочка, – говорю я, – надо научиться; неужели ты не ценишь свое тело и всем подставляешь его? – (Это был чисто риторический вопрос.) – Да я не подставляю, Маринка подставляет меня. Я уже устала от этого, дни и ночи одно и то же: тах-тах, трах-трах, хоть бы что-нибудь новое.

– А ты ее послать не можешь?

– Что ты, она такая сильная, кого хочешь заставит делать, что ей надо.

– Светка, это ты безвольная.

– Точно, Санечка, откуда ты знаешь? Помоги мне от нее избавиться.

– Ладно, помогу, если будешь меня слушаться.

– Конечно, ты такой хорошенький… – и глаза ее становятся ласковые – видно, совсем о другом думает.

– Свет, – говорю я.

– А, да. – Она возвращается.

Мы вырабатываем целый план, как бороться с Маринкой: что она будет сидеть возле меня каждый день, с той никуда не ездить, по вечерам, если с кем-то и встречаться, то с тем, кто ей нравится (она говорит, что я, я говорю, чтобы она не шутила, она говорит, что и не думает…), а не с теми, под кого ее Маринка подкладывает.