Факультет убийц

Один из стражников ринулся к ней, но был отброшен, словно сломанная игрушка. Больше он не поднимался. Потоки света, и еще чего-то, бушевали в ней, я чувствовал как боль она преобразует в энергию, видел, как трепещуут перья ее прекрасных крыльев, которые еще несколько часов назад уютно укрывали меня перед сном. Никто больше не решался приблизиться в девушке. Тот, что держал Тришу, словно завороженная змея смотрел на это, но мою сестру не отпускал. Мне хотелось подняться и кинуться к матери, но я не мог — лежал, придавленный этой мощью, смотрел огромными глазами на ту, что изменилась за считанные секунды до неузнаваемости. Из нежной и хрупкой она превратилась в разъяренного монстра. Ангелов считают слабыми, но они не знают что будет, если по настоящему разозлить нас.

Первые крики послышались где-то справа. Потом по цепочке пошли дальше и я видел, как ангелы хватаются за какие-то части тела, чаще за грудь, падают и кричат, стискавая голову руками. А затем их кожа начинает обугливаться, крылья — гореть. Триша вырвалась из рук стражника, бросилась ко мне — поднимать. Руки у сестры дрожали, как и губы, она обняла меня, крепко прижав к себе, я ощутил как ее трясет.

— Довольно.

Голос, холодный как проточная вода. Сначала я услышал его, потом сильный хлопок, стук, видимо, посоха, о землю и магический фон пропал. Сестра резко обернулась, я тоже любопытно вытянул шею — к нам шел пожилой мужчина. Седые волосы были аккуратно убраны назад, лицо — сурово и не полебимо. Это Ронастер, глава нашего города. Его либо боялись, либо уважали, либо все вместе — герой Четвертой Великой и самой беспощадной войны, который вел войска и благодаря которому наш мир сумел одержать верх, хоть и заплатил не малую цену. Мать рухнула на колени, прижав руки к груди и загнаным зверем смотрела на то, как он приблежается, губы ее что-то продолжали шептать.

— Хватит, Аделаида. Ты делаешь только хуже. Твой муж уже пойман, его ожидает казнь. Не губи те жизни, которые можешь еще спасти.

Она вскинулась, озлобленно оглядываясь, а затем посмотрела на нас. Сестра не переставала дрожать и плакать, а я находился в каком-то ауте. Единсвенное что испытвал — все тот же страх и то же не понимание. Отца арестовали? За что? Что за магия была сейчас применена?

— Ты использовала то, что не следует, — он нахмурился, остановившись прямо перед ней, — Серафимы убивают только врагов. И… не таким способом.

Он скривился, презрительно глядя на девушку. Потом склонился, ухватил ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Я дам тебе право выбора, если ты пойдешь со мной рука об руку. Сохраню им жизнь.

— Хорошо, — почти прошептала беловласая, дохнула отчаянием.

— Я могу просто оставить их здесь, а могу вывести из мира, но сломать крылья.

Мама вздрогнула, съежившись. И внезапно я понял, что это конец. Что нас сейчас… просто убивают. Потому что в первом варианте, нас разорвут, одежду — продадут, а трупы выбросят где-нибудь за городом. А крылья… какой ангел без крыльев? Моя сестра погибнет в первом же мире, а я слишком мал, что бы ее, да и себя, защитить.

— Крылья, — она казалась еще бледнее, чем обычно. Фарфоровая кожа почти слилась с ее волосами.

— Нет! Я останусь! Только… — Триша вскочила.

— Решено, — старец ухмыльнулся, резко развернулся к нам и вновь ударил посохом о землю.

Сначала я не ощутил ничего. Странную пустоту, что резко образовалась внутри. А затем… нет, это не было больно. Нет на свете такого слова, что бы описать это. Адские муки? Слишком слабо. Как будто не обычный перелом, а… тебя окнули в лаву. И варят в ней вечность, хотя на деле проходит меньше минуты. Основной источник боли был на спине и в груди — уже спустя время до меня дошло почему. Ломая ангелу крылья, отрезаешь существенный поток силы, который он использует. Для нас это не только способ не предвижения, но и оружие, защита.

Потом меня подняли как щенка за шиворот, я только успел мельком увидеть сестру, которая лежала без чувств, открыли портал и просто выкинули в него, как ненужную вещь. Я очнулся в каком-то лесу, под проливным дождем, с адской болью в лопатках и всем остальным ноющем телом. Лежал, прислонившись щекой ко мху, слушал как где-то высоко гремит гром, видел как иногда небо разрезает молния и плакал. Отца, по видимому, уже убили, мать осталась на площади, прижимая руки к груди и ценой моего спасения было то, что она посадила себя в клетку, пускай и золотую. А сестра… что с ней? Может она вообще не пережила той боли, что на нее обрушилась? Триша всегда была более слабой, часто болела и могла разреветься даже из-за сбитой коленки.

Я так и уснул — на траве и мхе, под дождем. Проснулся через несколько часов, кое-как встал и, опираясь на деревья, побрел куда глаза глядят.