Фалько

Он захлопнул дверцу, поднял молнию куртки и зашагал меж сосен к берегу. За спиной он слышал шаги Хинеса. Остановился, дойдя до самых дюн. Слева, несмотря на затемнение, вырисовывались в темноте город и порт. Справа продолжали помаргивать проблесковые огни далекого маяка. Фалько вгляделся в черную поверхность моря – и ничего не увидел. И ничего не услышал, кроме плеска волн и приглушенного песком стука дождевых капель.

– Должны быть где-то здесь, – сказал Хинес озабоченно.

Фалько поднял фонарь, направив его под прямым углом к огню маяка, вытер тылом ладони глаза и азбукой Морзе – пятью длинными вспышками – пять раз обозначил букву «Т», что означало: «Готов к приему». И едва успел окончить передачу, из темного моря ответили буквой «L» – точка-тире-точка-точка: «Имею для вас важное сообщение». Все как положено.

– О боже! – воскликнул Хинес.

Вскоре от неразличимо-плотной тени отделилась другая, маленькая тень шлюпки и стало слышно, как шлепают по воде лопасти весел. Фалько, скорчив неприятную гримасу, подумал о челне Харона, который перевозил души умерших через реку Стикс.

Шлюпка ткнулась в берег. Звякнули уключины, стукнули весла о борта или банки. Интересно, подумал Фалько, кто гребет – немцы или испанцы. Металлически лязгнуло оружие. Приглушенные голоса, команда, отданная почти шепотом:

– Не курить!

Фалько узнал спокойный, уверенный голос Фабиана Эстевеса. Голос человека, умеющего приказывать. И молчаливое повиновение в ответ. Явно люди умелые, подготовленные. Отборные бойцы. На фоне светлых дюн замелькали фигурки, будто вырезанные из черной бумаги. Поблескивали сталь оружия и мокрые плащи. Шаги, приглушенные песком и дождем, шорох одежды. Полтора десятка тех, кто скоро умрет.

– Живей. Живей шевелитесь.

Встреча в темноте, лица не видны. Вместо лица – пятно чуть светлее, чем поблескивающий от воды плащ. Одна рука Эстевеса обхватывает плечо Фалько, другая протянута для пожатия. Так же с Хинесом Монтеро.

– Спасибо за все.

Хорошо, что темно, подумал Фалько. При свете я бы не смог взглянуть ему в глаза. Какое у него крепкое рукопожатие, в таком, что ли, фалангистском стиле. Чуть ли не романтически возвышенном. Что-то такое – оружие в руке, и звезды на небе, над завесой нависших туч, откуда не переставая сеется дождь. Вся эта фашистская риторика никак не может обойтись без развилки между жизнью и смертью. Вновь улыбнется весна и все такое. Он спросил себя, носят ли новоприбывшие голубые рубашки с ярмом и стрелами слева, где сердце, или все же прибыли в штатском. В темноте не поймешь. А, впрочем, не все ли равно?

– Где машины?

– Вон там, под соснами, – ответил Хинес. – Идемте, я покажу.

Они зашагали к роще. Больше никто не произносил ни слова. Уже на подходе Эстевес спросил, как дорога на Аликанте.

– Свободна, – ответил Хинес. – Только надо будет сделать крюк и объехать пост у аэродрома.

– Ну а как здешние товарищи?

– Сейчас увидишь. Они спокойно ждут твоих приказаний.

Фалько помалкивал. И вспоминал меланхоличную фигуру Фабиана Эстевеса, когда тот, попрощавшись с ним в Саламанке, уходил прочь – руки в карманах длинного темного пальто, голова непокрыта, – будто отмеченный печатью сужденного ему мученичества. И сейчас герой Алькасара шел наконец в свой Гефсиманский сад, хоть о том и не подозревал. А может быть, для него это не имело значения. А может быть, он желал такой судьбы. Люди его склада, куда бы ни шли, несут свою последнюю ночь с собой, как дорожный мешок за плечами. Как отложенный смертный приговор.

– Пришли. Вот и они.

Два легковых автомобиля и грузовичок стояли теперь борт к борту на небольшой поляне среди сосен; дождь звонко барабанил по крышам. Когда появились вновь прибывшие, начались негромкие восклицания «да здравствует Испания!», объятия и рукопожатия. Все проникнуто патриотическим воодушевлением, скептически отметил Фалько. Все уверены, что верховный вождь будет с ними через несколько часов. Проще простого, с жаром повторял один из братьев Бальсалобре. Легче легкого. Да здравствует Испания, товарищи!

– Введи нас в курс дела, – обратился Эстевес к Фалько.

– Сейчас. Идем.

Вдвоем они взобрались в крытый кузов грузовика. Вместе с ним влезли Хинес и еще двое-трое. Остальные сгрудились чуть поодаль, спасаясь от дождя под деревьями или в машинах. Фалько включил фонарик, развернул карту: вот шоссе, вот город, а вот тюрьма. Утомленные, обветренные, воспаленные бессонницей и плаванием лица склонились над планом. Началось обсуждение деталей операции. Как и было намечено, одна группа подъедет к воротам тюрьмы на «испаносюизе» за тем якобы, чтобы передать арестованного. Основные силы, когда откроются ворота, ворвутся внутрь, имея целью камеру Хосе Антонио. Если удастся, попробуют освободить и его брата Мигеля – его камера № 10 выше этажом.

– Скольких еще арестованных товарищей мы можем освободить? – спросил Хинес Монтеро.

– Ни одного, – невозмутимо ответил Эстевес.

– Почему?

– Потому что таков мой приказ. Вытащить Хосе Антонио и, если можно будет, Мигеля. На остальных у нас не хватит ни сил, ни средств.