Фальшь истины

Ее глаза все щурились, точно давясь смехом. Митя узнал этот взгляд еще в тот день, когда сам помог ей, наконец, соединиться с дочерью, штурмом взяв квартиру, вызывавшую у Дайны мистический страх. А в результате вместо нее единственной, которую он желал, ему досталось двуединое существо, говорившее о себе «мы», и смеющееся Мите в лицо. Стоило ли стараться?

– Да проходи же, чудило! Никто не спит.

– А вас тут много? – пошутил он неуклюже, и сам услышал, как это вышло.

– Достаточно!

И это Дайна выдохнула с тем же смехом, отторгла его, не испытав и подобия боли, и деловито зашуршала фольгой, извлекая шоколад. Митя уныло подумал, что как врач должен радоваться при виде столь здорового во всех отношениях существа…

Словно угадав, что он вспомнил о профессии, Олеська пружинисто подскочила с пола, с подозрительно знакомым ему равнодушием наступила на пару игрушек, и подставила Мите выпуклый лоб.

– А я совсем холодная!

– Ну, не совсем, – он заставил себя улыбнуться. – Ты ж не жабенок какой-нибудь.

Ждущие глаза девочки вспыхнули отраженным материнским смехом:

– Кто?!

– Земноводное, – Митя поддел мизинцем загорелый круглый подбородок. – Что, детка-конфетка, ты уже совсем обжилась тут?

Дайна качнулась из-за его спины, как длинная лилия в своем прозрачном, бело-зеленом халатике, совсем коротком, не скрывающем смуглые ноги, и встала сбоку на колени, точно собиралась защитить дочь.

– Как будто всегда здесь и жила, – вложив в маленький ротик кусочек шоколада, ответила она за Олесю. Голос показался Мите настороженным. – Так ведь и должно было быть! Каждый будет чувствовать себя дома там, где его действительно любят. Ведь так, правда?

«Надо подарить ей лилию, – подумал Митя. – Где-то я видел совершенно шикарную, ей под стать».

Олеська цепко схватила его за руку, потянула. Ладошки в отличие ото лба, оказались теплыми.

– Смотри, какой у меня наборчик! Это чтобы прически куклам делать. Хочешь, я тебе сделаю?

Его так и скривило:

– Я похож на Кена?!

Захохотав так же открыто и громко, как Дайна, девочка замотала головой:

– Да нет же, нет! Ты же вообще не кукла!

Он перевел взгляд на Дайну: «А для тебя?» Ему показалось, что она спросила в ответ: «А я для тебя?»

Митя мог бы сказать: «Ты – главное потрясение моей жизни. До того, как однажды ты вышагнула из июньского зноя, сама вся – жаркое лето, но без липкой испарины на теле, без душных запахов, свежая, звонкая, как песня жаворонка, я и не представлял, что способен впасть в такую зависимость от женщины. Я читал о таком, но со мной подобного не случалось… До тебя все было просто и без тягостных осложнений, только одна или две из тех женщин, от кого мне случалось уходить утром, смотрели на меня с отчаянием. Но оба раза у меня ловко получилось сбросить, мысленно сжечь такие взгляды, как дурную энергетику, которой набираешься от больного… Твой же взгляд был веселым и невидящим. И остался таковым до сих пор. Вот что мне так нужно изменить! Не в тело твое проникнуть, это, в конце концов, чистая физиология, а попасть на самую глубину, так, чтобы это отразилось во взгляде. Чтобы ты увидела меня… Но пока мне это не удается».

До пришествия Дайны в его жизнь, в редкие минуты тоски, в памяти начинали сами собой звучать слова Дольского: «…без любви живет полсвета…» И Митя повторял за ним, как заклинание: «Все в порядке, все нормально…» И все действительно было нормально, если считать нормой заурядность, чего и придерживается психиатрия. В том числе и заурядность душевную – неспособность к чувству большему, чем требуют серые будни.

А Дайна вспенила стоячую воду его жизни сильными ногами, взбаламутила то, чего Митя и не подозревал в себе, не хотел знать… Разве догадывался он, что способен одурачить постороннюю женщину не ради того, чтобы переспать с нею (это простительно!), а чтоб выкрасть ее ребенка. Ведь, по сути, Марина была матерью этой самой девочки, что уже запустила игрушечные расчески в его волосы.

– А ты знаешь, что Кен развелся с Барби? Теперь тем девочкам, у кого есть Кен, придется покупать ему новый дом, и все-все новое! Он ведь все оставил Барби. Это правильно, да? Мужчина должен уходить в чем есть. Правда, мама?

Кажется, Митя был так убедителен, что Марина и не заподозрила, какова его роль в этой истории, какова на самом деле его жажда и до какой степени она уже выжгла в нем остатки того, что называют порядочностью. Жажду Дайны он уже удовлетворил: она вернула себе дочь, зачем-то через столько лет ей понадобившуюся. Ему опять пришла на ум Цветаева, которая сказала бы: «Смертная надобность». Ни о чем другом Дайна даже говорить не могла, да и сейчас еще не может, не напилась до такой степени, чтоб успокоиться, отвернуться от источника, поверить, что это не мираж.

– Митенька, ты похож сейчас на сердитого ежика! На что ты так сердишься?

В кудрях у Дайны засели едва народившиеся солнечные зайчики, совсем крошечные. Им тепло там в этих черных волосах, они не убегут, даже если наползут тучи.

– Я совсем не сержусь. С чего бы?

– А почему ни разу не улыбнулся? Ну, улыбнись же! У тебя стряслось что-нибудь?