Исследования открыли для нас несколько неожиданных источников информации, но также и завели в несколько тупиков. Временами казалось, что сама Янина из могилы продолжает хранить свои секреты. Единственная сохранившаяся в Журавно регистрационная книга относилась к 1877–1885 годам, поэтому мы не смогли обнаружить записей о рождении Янины или ее братьев и сестер. Мы также не нашли записей о ее родителях и поэтому не знаем точно, сколько братьев и сестер у нее было. Папка с подписью «Янина Суходольска» в документах ГОС из Люблинского городского архива оказалась пустой. Хотя она работала в послевоенном польском правительстве и выезжала в официальные командировки, Институт национальной памяти (ИНП) не смог найти паспортных данных ни на Янину Суходольскую, ни на другие ее имена. Также нам не удалось отыскать и записей о ней в бумагах секретной службы при советском режиме, хотя та наверняка проверяла ее при поступлении на государственную должность и следила за ее контактами и поездками за рубеж. У Янины и ее сестер не было детей, и мы безуспешно пытались отыскать ее родственников. Уже проверяя верстку этой книги, мы наконец нашли племянницу Генри, которая знала обоих Мельбергов в конце 1960-х.
Однако несколько ценных источников обнаружилось в самых неожиданных местах. Нью-Йоркская публичная библиотека оцифровала письма, которые Мария-Анна Рудзинская получала от Янины во время ее поездки по США под именем Янины Суходольской. Фотографии Янины из этой же поездки, опубликованные в «Стар трибьюн» в Миннеаполисе, «Ньюс энд обсервер» в Райли и «Саут-Бенд трибьюн» предоставляют визуальное доказательство того, что Янина Мельберг была Яниной Суходольской. В заявлении, которое Янина направила на компенсацию от Западной Германии, мы нашли информацию о ее родителях и детстве. Когда мы уже вчерне написали последние главы книги, наш контакт в Канаде получил данные о том, как Янина бежала на Запад в Берлине. Когда вся рукопись была готова, генеалог из Еврейского исторического института в Варшаве предоставил нам сведения о семьях Спиннер и Мельберг.
Но, что еще важнее, военные записки и послевоенные воспоминания узников Майданека, коллег Янины и людей, которым она помогала, подтверждали самые невероятные подробности мемуаров и открывали новые ее подвиги, о которых она даже не упомянула. Богатство и разнообразие найденных нами источников поставили нас перед проблемой, как синтезировать их в хронологический нарратив о жизни Янины в качестве графини Суходольской. Ее мемуары позволяли рассказать всю историю с ее точки зрения, но они тоже не были хронологическими и потому не очень помогали восстановить время и последовательность описываемых событий. Как часто бывает с воспоминаниями, написанными годы – а в данном случае десятилетия – спустя, мемуары Янины содержат ошибки относительно имен и дат и многочисленные нарушения хронологии. Например, доктор Бланке оказывается доктором Блашке, а дата «Кровавой среды», операции «Праздник урожая» в Майданеке, указана как среда, 17 ноября, а не среда, 3 ноября 1943 года. Точно так же воспоминания узников Майданека и людей, взаимодействовавших с Яниной, либо не касаются точных дат, либо дают о них взаимно противоречащие сведения. Сопоставив мемуары Янины с другими воспоминаниями, данными военных архивов и послевоенными исследованиями Майданека и Люблина, мы смогли выстроить события, описанные в книге, в правильном порядке. Затем мы составили нарратив, связывающий их между собой. В некоторых случаях для этого потребовались обоснованные предположения. Следуя примеру Янины, мы делали свои выводы, базируясь на логическом анализе источников, а также на умеренном применении воображения и интуиции.
Двумя вопросами, вставшими перед нами в самом начале проекта, были: почему Янина написала свои мемуары и для кого она написала их? То, что она ждала до 1960-х, неудивительно. Именно тогда многие, кто пережил травмы и трагедии Второй мировой войны, впервые нашли в себе силы и желание свидетельствовать о том, что им пришлось вынести. 1960-е запомнились также периодом подъема внимания мировой общественности к Холокосту благодаря ставшему международной сенсацией суду над Адольфом Эйхманом в Израиле в 1961-м. В отличие от Нюрнбергского процесса над руководством Германии в 1946 году, процесс Эйхмана был сосредоточен на попытке нацистской Германии истребить всех евреев в Европе, и прокуроры привлекли множество выживших евреев в качестве свидетелей. Судебные заседания транслировались по телевидению, а в США сводки оттуда показывали в вечерних новостях. Показания и откровения свидетелей на суде потрясли неевреев в Европе и Северной Америке, а других выживших евреев подтолкнули к тому, чтобы прервать затянувшееся молчание и рассказать об ужасах, которые они претерпели. В результате поднялась большая волна публикаций и фильмов о Холокосте. Собственно, в 1960-х слово «Холокост» стало общепринятым термином для обозначений геноцида евреев нацистской Германией.