Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти

– Вы же не откажете больному человеку в безобидном лекарстве, которое ему очень нужно, даже если с научной точки зрения оно и не окажет действия?

Доктор вскочил на ноги, не дав Янине закончить:

– Я капитан СС!

– И врач, – тут же добавила Янина.

– Как вы можете ожидать от меня, что я передам книгу, когда знаете, что это против правил?

– А как же насчет клятвы Гиппократа? – возразила Янина. – Разве вы не клялись помогать больным всеми доступными способами? А Хануш – больной человек, смертельно больной, и вы единственный врач, способный ему помочь!

Она уже думала, не заходит ли слишком далеко.

Риндфляйш прошелся туда-сюда по кабинету, а потом попросил посмотреть Библию.

– В ней есть отметки?

Янина протянула ему томик, и Риндфляйш внимательно его осмотрел.

– Ладно, – вздохнул он наконец, – я передам ему, если окажусь там, куда его послали. Но, – добавил он жестко, – если кто-нибудь об этом узнает, будьте уверены – офицер СС сможет вас отыскать, мадам!

Он быстро вышел из комнаты, и Янина тоже поспешила уйти, прежде чем кто-нибудь увидит ее и спросит, что она там делала[261].

19 апреля женский лагерь официально закрылся с отбытием его последних заключенных в Равенсбрюк. В Майданеке осталось только 180 мужчин-заключенных, из них 90 поляков, все в Поле 1. Кроме того, в Поле 2 содержались полторы тысячи раненых советских солдат, для которых в целях пропаганды был создан госпиталь для выздоравливающих. Поля 3, 4 и 5 стояли пустые[262]. Фуманн и Вайс уехали в начале мая[263].

Почта в Майданеке тоже закрылась, и посылки больше не поступали. Однако Янина получила разрешение еженедельно отправлять передачи всем оставшимся польским заключенным. Петрак забирал их в офисе ГОС на Любартовской улице. На самом деле это происходило гораздо чаще, чем раз в неделю, потому что Петрак приезжал по первому звонку Янины, и заключенные получали передачи почти ежедневно[264].

В середине мая этому внезапно был положен конец, когда Артур Либехеншель сменил Вайса на посту коменданта Майданека. Всего год назад Либехеншель состоял в Инспекции концентрационных лагерей, надзиравшей за всей лагерной системой СС. Затем он бросил жену, ожидавшую их четвертого ребенка, и ушел к секретарше бюро Инспекции, которая была моложе его на пятнадцать лет. Что еще хуже, годом раньше секретаршу арестовывали по подозрению в связи с евреем. Гиммлер был скандализован. Либехеншеля назначили на другой пост и в ноябре 1943 года перевели в Аушвиц, где он служил комендантом главного лагеря с полномочиями наблюдателя над лагерем смерти Биркенау. Его любовница вскоре присоединилась к нему и быстро забеременела. Когда Либехеншель отказался повиноваться приказу разойтись с ней и в апреле 1944-го изъявил желание жениться, его наказали назначением в Майданек[265].

Либехеншель сильно разгневался, узнав, что польские благотворительные организации регулярно поставляли еду и медикаменты узникам Майданека. Он распорядился отменить все их программы, включая и доставку передач. Он даже угрожал арестовать любого из ГОС или польского Красного Креста, кто попытается проникнуть в лагерь.

И снова Петрак пришел на помощь Янине. Не подчиняясь приказу Либехеншеля, он регулярно по вечерам заезжал на Любартовскую улицу и забирал передачи, которые потом лично доставлял заключенным. Янина, однако, понимала, что долго так продолжаться не может. Петрак забирал всего по несколько передач за раз, и в случае его разоблачения ГОС лишился бы последнего шанса договориться о помощи заключенным Майданека. После нескольких неудачных попыток Янине наконец удалось назначить встречу с Либехеншелем.

На встречу ее сопровождал отец Михальский. Когда они вошли в кабинет коменданта, тот стоял к ним спиной и смотрел в окно. Он не развернулся и не заговорил, когда Янина поздоровалась с ним. Казалось, даже его спина выражает враждебность. Держась так, словно ситуация полностью нормальная, Янина начала излагать цель своего визита. Внезапно комендант взорвался.

– Что, по-вашему, вы тут делаете? – закричал он, по-прежнему глядя в окно. – Вы решили, что тут санаторий для бандитов и врагов нашей страны? Поэтому вы являетесь сюда, словно в общественную приемную? Кормить этих разбойников, словно они – самые ценные люди на земле! Вот оно, ваше польское нахальство! Вы разве не в курсе, что здесь концентрационный лагерь? Или думаете, мы содержим мужской клуб? Мы еще разберемся с вами и с вашим комитетом! Со всеми вами, включая ваших драгоценных подопечных! Те, кого вы так старательно кормите, – да они выглядят лучше наших солдат! Они здоровые и крепкие, целыми днями бездельничают и едят, как короли!

Янина давно привыкла к подобным вспышкам от немецких офицеров. После того как Либехеншель закончил свою тираду, она подошла к другому окну в кабинете, встала к коменданту спиной и продолжала:

– Мы – организация, которой германские власти поручили опеку над нуждающимися польскими гражданами, и все, что мы делали в Майданеке, делалось с согласия лагерной администрации.

– Больше не будет делаться! – рявкнул Либехеншель.