На уроках преподаватели поджимали губы и отводили глаза. Теперь они должны были докладывать Кэрроу о любой провинности учеников, но, поскольку все знали, что за этим последует – избегали этого при малейшей возможности. Однако тупоголовые гриффиндорцы плохо понимали намеки: они продолжали задавать неудобные вопросы и бросаться неосторожными фразами, не отдавая себе отчета в том, что подставляют не только себя, но и других, и даже присутствие слизеринцев на сдвоенных парах не заставляло их скудные мозги включиться и прикусить языки.
Собрания больше двух человек во внеурочное время были запрещены. Игры и шумные развлечения – наказуемы. Тон голоса выше одобряемого вызывал вопросы. Какой уж тут квиддич, когда первокурсники испуганно озирались даже в библиотеке, не зная, можно ли им занять втроем один стол, или их за это накажут.
Инспекционную дружину Малфой предложил возродить сам. Снейп в этот момент посмотрел на него так, как будто крестник заявил о своем намерении съедать ежевечерне на ужин по зажаренному младенцу. Тоже мне, трепетная лань, как будто он сам, занимая пост директора, преследовал какие-то иные цели!
Грейнджер как-то рассказывала, что её учили регулировать силу, вкладываемую в заклинание, на Агуаменти. Что ж, ему повезло меньше – пришлось начать сразу с Круциатуса. Но, судя по недоумению в глазах Лонгботтома, у которого была возможность произвести сравнительный анализ Круциатусов в исполнении его, Гойла и Кэрроу во всех подробностях, Малфой неплохо справлялся. Или же Лонгботтом счел его ни на что не годным магом, что наверняка было ближе к истине.
А теперь еще и патрулирование. Старосты факультетов обязаны дежурить в школе после отбоя, отлавливая нарушителей – и теперь, увы, речь шла вовсе не о влюбленных парочках, ищущих уединения вне гостиных. Снейпа аж перекашивало каждый раз, когда утром обнаруживалась очередная дерзкая надпись на стене на самых видных местах: очевидно, он тоже не ценил гриффиндорской страсти к мазохизму и явно выраженных суицидальных наклонностей.
И вот сейчас Малфой шел по темным коридорам замка, освещенным лишь тусклым светом факелов на стенах, в компании Паркинсон, и размышлял о том, каким непостижимым образом за какой-то паршивый год реальность превратилась вот в это. Пэнси, все еще обиженная тем, как Малфой кинул её в прошлом году, может, и была готова простить его теперь, но вовремя подвернулась помолвка с младшей Гринграсс – и вот она опять с ним демонстративно не разговаривала. И слава Мерлину, хоть какие-то положительные моменты в его жалком существовании.
От размышлений его отвлек шорох. Цепкий взгляд уловил едва заметное покачивание гобелена на стене – о, он знал этот гобелен!.. Прямо за ним была ниша – совсем небольшая, узкая настолько, что, когда в прошлом году ему удалось затащить туда Грейнджер, им пришлось очень, очень тесно прижаться друг к другу, чтобы остаться незамеченными…
Парень отвлекся от сладких воспоминаний и выругался про себя: Пэнси тоже заметила движение старой выцветшей ткани. И в эту минуту решительно направлялась к гобелену, чтобы обнаружить нарушителя. Твою ж мать!..
Ну блядь конечно.
Кто же еще.
Не самый яркий Люмос от палочки Пэнси осветил рыжую, отливающую огнем в отблесках факелов, шевелюру Джинни Уизли.
- Посмотрите, кто у нас тут! – пропела Пэнси сладким голосом. – Рыжая гриффиндорская шлюшка!.. А ну выходи! – и палочка Пэнси уткнулась Уизлетте в шею.
Высоко вскинув подбородок – Салазар, как ему был знаком этот жест!.. – рыжая гордо покинула свое убежище.
- И что это ты делаешь в коридорах после отбоя? – продолжала разливаться соловьем Пэнси. – Или стой, подожди, не рассказывай мне. Давай-ка мы отведем тебя к Кэрроу, и ты расскажешь им.
- Пэнс, – растягивая слова, Малфой сделал два ленивых шага к замершей Уизлетте, – не стоит торопиться.
Он окинул её оценивающим взглядом с головы до ног, от которого по позвоночнику Джинни пробежал неприятный холодок. Кончиком волшебной палочки подцепил и отбросил за спину прядь рыжих волос, обнажая хрупкую шею, а затем прочертил длинную линию от впадинки за ухом до плеча.
- Дежурство окончено, Пэнс, – сказал Малфой, ухмыльнувшись. – Возвращайся в подземелья. Дальше я сам.
- Драко, но… – попыталась возразить Пэнси, шокированная тем “наказанием”, которое он очевидно намеревался применить.
- Я сказал, – жестко оборвал слизеринку Малфой, – что ты сейчас идешь в подземелья, Пэнс. И не раскрываешь на эту тему свой прелестный ротик. Если, конечно, не мечтаешь оказаться на её месте, – его следующая ухмылка вышла плотоядной и хищной. – Хотя, насколько я помню твои вкусы, тебе, милая, не понравится.